Заложники любви - [11]
— В больницу ее! — потребовал Егор.
— Остыньте, Лукич! В психушку увезут,— останавливала фельдшер.
— Замолчать! Или хотите, чтоб те трое гуляли на воле безнаказанно! Не бывать такому!
— А ты подумал об огласке. Ведь Кате после суда в городе нигде не покажись. Все станут смеяться над нею, показывать пальцами и называть так, что она снова в петлю полезет или что-нибудь худшее утворит над собой.
— Давайте смолчим! А кого завтра поймает хулиганье? Тебя или тебя? Вы тоже станете молчать? Нет, таких гадов сразу надо к ногтю и давить, как паразитов!— позвонил на «скорую». И тут же сообщил о случившемся в милицию.
Лапшину вскоре увезли. И все женщины стали ждать, найдет ли милиция Катиных обидчиков.
Как не удивительно, их всех троих взяли под стражу уже вечером следующего дня. А вот любимый исчез из города. Уехал, или отсиживался у друзей или родни, не знал никто.
Он оказался сыном большого начальника и, как сказал папаша, в личную жизнь своего сына он не лез и о девушке по имени Катя ничего не слышал.
— Ну, что ж! Значит, так тому и быть! Влетела ты, девочка в неприятность, но зато от беды избавилась. Не станешь женой козла! Ведь если он тебя невестою бросил, оставил один на один с негодяями, что было бы в жизни? Да разве можно на него положиться? Так пусть лучше сразу определится, кто есть кто? — сказал Лукич Кате, навестив ее в больнице.
Этот день с самого утра выдался суматошным. Титов едва успел успокоить женщин, сказав, что Лапшина уже пришла в сознание, дала показания следователю и теперь уже пьет бульон, ест манную кашу, как ему передали, что его разыскивает Симка.
О завхозе Егор Лукич был наслышан немало. Лишь мельком увидев ее в первый день, понял, что эта баба тертая. Свое из горла вырвет. А уж если решит чего-то добиться, любого наизнанку вывернет.
— Ну, чего лбом ворота пробиваешь? Какая срочность приключилась? Я же сказал, провести на складе инвентаризацию, подготовить отчет. Потом сверка пройдет, там и решим, как дальше работать будем. Чего бежать впереди паровоза зная, что все равно не обогнать.
— Лукич, да я спросить хочу, оставите меня тут иль новое место мне подыскивать,— подкралась поближе и словно ненароком коснулась его плеча.
Егор усмехнулся, подумав:
— До чего же бабы одинаковы в своих приемах. Коль хочет чего-то добиться, обязательно попытается обольстить, совратить, а получив желаемое, изобразить из себя несчастную жертву домоганий похотливого начальника. Сколько мужиков на этом погорело, не счесть. Одни лишились должностей и семьи, другие получили сроки, случалось и худшее... Но бабы всегда оставались в тени, в укромных уголках, где их не доставали никакие сквозняки и беды. Потому что начальство менялось, а они оставались на своих местах.
— Серафима! Кадровые вопросы решаю не я. Это общеизвестно. Я покажу им отчет и материалы сверки! Вот пусть и решают, там...
— Егор Лукич! Зачем мне детские сказки? Как вы скажете, так и будет. С мнением коменданта считаться обязаны. Тем более, что вы у нас человек заслуженный. Это все знают. Не надо скромничать. Мы очень рады, что к нам прислали такого человека,— говорила вкрадчиво.
— Что так резко изменили свое мнение после знакомства. Времени немного прошло. Что на вас повлияло?— отошел от бабы, сел напротив.
— Прости меня, Егор Лукич, за вчерашнее! Брякнула сдуру, не подумав, потом всю ночь не спала, стыдно стало. Ведь вот хорошего человека обидела ни за что. Извини, забудь злое,— подошла совсем близко. Она была уверена, что ее простят, а уж там можно снова развернуться и жить спокойно, как и прежде.
— Знаете, Серафима, я и не обижался, мне некогда отвлекаться на мелочи. Встретимся после выводов комиссии. Что она о вас скажет, то я и подумаю...
Серафима как-то сразу поскучнела. С лица сползла улыбка. Баба, глянув на Егора, процедила сквозь зубы:
— А я считала вас мужчиной, решительным человеком, хозяином в общежитии, а вы обычный перестраховщик и трус. Боитесь своей тени. Трудно будет с таким работать. И не только мне. Не справитесь у нас. Здесь народ иной, работяги, не оглядываясь ни на кого, живут. Сами решают все. Вам до них не достать. Что ж, подождем другого коменданта, вы у нас не задержитесь надолго,— пошла к двери, опустив плечи.
Егор просматривал бумаги, лежавшие на столе. Тут были разные заявления, предписания, какие нужно срочно просмотреть, изучить. Он стал читать их и вдруг в дверь постучали.
— Войдите! — оторвался человек от бумаг.
Пожилая женщина неуверенно ступила через порог:
— Вы меня вызывали? — спросила сипло и представилась:
— Я уборщица с третьего этажа. Ниной зовусь.
— Проходите, присядьте, я вас и вправду вызывал. Наверное, понимаете, зачем?
Женщина опустила голову, вздохнула, ответила тихо:
— Конечно, знаю.
— Так что делать будем? Когда работать начнете? На этаже такое творится, что не только жить там, зайти нельзя, грязи по колено, как на свинарнике! — возмущался Титов.
— Я все убрала и привела в порядок. Вот только окна помыть осталось. Но мне для того нужны тряпки и старые газеты, а еще стремянка. И я справлюсь за неделю.
Это — страшный мир. Мир за колючей проволокой. Здесь происходит много такого, что трудно себе представить, — и много такого, что невозможно увидеть даже в кошмарном сне. Но — даже в мире за колючей проволокой, живущем по незыблемому блатному «закону», существуют свои представления о чести, благородстве и мужестве. Пусть — странные для нас. Пусть — непонятные нам. Но там — в зоне — по-другому просто не выжить…
Колыма НЕ ЛЮБИТ «случайных» зэков, угодивших за колючую проволоку по глупой ошибке. А еще больше в аду лагерей не любят тех, кто отказывается склониться перед всемогущей силой блатного «закона»…Но глупый наивный молодой парень, родившийся на далеком Кавказе, НЕ НАМЕРЕН «шестерить» даже перед легендарными «королями зоны» — «ворами в законе», о «подвигах» которых слагают легенды.Теперь он либо погибнет — либо САМ станет легендой…
Низшие из низших. Падшие из падших.«Психи», заживо похороненные за колючей проволокой СПЕЦИАЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ.Среди них есть и палачи, и жертвы… Есть преступники, умело «откосившие» от возмездия за содеянное, — и жалкие, несчастные люди, забытые всеми. Они обитают в АДУ. У них лишь одна цель — ВЫЖИТЬ.
В новом романе, предложенном читателям, рассказано о двух сахалинских зонах: женской, с общим режимом содержания, и мужской, с особым режимом. Как и за что отбывают в них наказания осужденные, их взаимоотношения между собой, охраной, администрацией зоны показаны без прикрас.Судьбы заключенных, попавших на зону за преступления, и тех, кто оказался в неволе по необоснованному обвинению, раскрыты полностью.Кто поможет? Найдутся ли те, кому не безразлична судьба ближнего? Они еще есть! И пока люди не разучились сострадать и помогать, живы на земле надежда и радость....Но не каждому стоит помогать, несмотря на молодость и кровное родство.
Кто он, странный человек, замерзавший на заснеженной дороге и "из жалости" подобранный простой деревенской бабой?Кто он, "крутой мужик", похоже, успевший пройти все мыслимые и немыслимые круги лагерного ада - и стать "своим" в мире за колючей проволокой?Возможно, бандит, наконец-то решивший "завязать" с криминальным прошлым? Скорее всего - так. Но... с чего это взял старый, опытный вор, что блатные "братки" просто возьмут и отпустят на "мирное житье" бывшего дружка и подельника?..
…Бомжи. Отвратительные бродяги, пьяницы и ничтожества?Или — просто отчаянно несчастные люди, изгнанные из дома и семьи, вынужденные скитаться по свалкам и помойкам, нигде и ни в ком не находящие ни жалости, ни сострадания?На Руси не зря говорят — от тюрьмы да сумы не зарекайся.Кто из нас — благополучных, состоятельных — может быть уверен, что его минет чаша сия?Запомните — когда-то уверены были и они…
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.