Залежь - [71]

— Понятно, — кивнул головой Михаил Павлович. — А что в вашей Желтой Степи, целинных совхозов нет разве?

— Почему нет? «Антей» детский сад есть.

— Понятно, — повторил Грахов и повернулся к Белопашинцеву. — Значит, в первую очередь детский сад все-таки построили?

— Заканчиваем, Михаил Павлович. И уже четыре казахских семьи пришли в совхоз. Видели юрты?

— Видел. Этак вы мне весь район к себе переманите. И меня в том числе.

— Так у вас же нет маленьких детей.

— Внуки есть. Заместителем не возьмешь, Анатолий Карпович? — И, посерьезнев: — Заместителя я тебе завтра же подберу, чтобы ты совсем без зарплаты не остался.

У Анатолия запотели стеклышки очков. Снял. И белая полоска на переносице тут же залилась краской.

— С шабашниками промашка вышла, Михаил Павлович, — заступился за директора главный агроном. — Тут и моя вина есть, и Иван Филимонович мог предупредить.

— Ладно. Об этом после. А ты что там прячешь, Евлантий Антонович? — заметил Грахов, как агроном прикрыл один лист другим.

— Я не прячу. План подъема залежи обсуждали.

— Покажите! — оживился секретарь райкома.

— Да-а… Вы не поймете ничего.

— Слыхали? Хасай меня и за агронома уж не считает. А?

— Я не в том смысле, Михаил Павлович. Я в том смысле, что цифры не успел проставить. Площадь участков. Глубину. Расчетные усилия тяги. К утру будет готово. А пока — в принципе.

— Ну, и как же вы в принципе пахать собираетесь?

— Поперек ветра, — безо всякой иронии ответил агроном. — И не сплошь.

— Разреши глянуть.

Евлантий Антонович нехотя подал Грахову лист и, сложив ладони, подпер большими пальцами ямчатый подбородок.

На листе жирной линией обведена вся пахотная площадь, расчерченная на черно-белые квадратики. Внизу — стрелка и надпись: «Преобладающие ветры».

— Так вы что? Не сплошь решили пахать?

— Нет.

— Почему?

— Ветер дует — земля летит, — ответил за агронома Нагуманов.

Грахов посмотрел на Алдабергена, посмотрел на Евлантия Антоновича, на Краева, на Храмцова и, растопырив пальцы, положил их на лист:

— Я — с вами.

— Михаил Павлович! — вскочил Белопашинцев. — Но это ж не массив, а какая-то… ш-шахматная доска получится. Клетки, клетки, клетки.

— Природа — противник сильный, Анатолий Карпович. Мат в три хода ей не поставишь. Она тебе — может. Так что прав ваш главный агроном. Когда начнете, Евлантий Антонович?

— Завтра. Оставайтесь на первую борозду.

— Уже остался. Сказал: я с вами. Кстати, и кино посмотрю. Сто лет не был. Как там солнышко? Не село еще?

Распахнулась дверь, в вагончик вбежала Зиночка.

— Анатолий Карпович! Извините, товарищи, можно спросить?

— Спроси, спроси, — ответил за всех Грахов.

— Анатолий Карпович, что делать, киномеханик детских билетов не привез.

— Почему?

— Говорит, не знал, что в «Антее» уже дети есть.

— Пусть взрослые продает. Один билет на двоих. Сам не мог решить такой простой вопрос?

Киномеханик такой простой вопрос решил сам, и Зиночка свой тоже, найдя предлог напомнить о себе.

«Сейчас освобожусь», — пошевелил губами Анатолий, улучив момент, когда все смотрели на будущую директоршу.

Здесь пока все определялось будущим. Все, кроме детского сада.

Слух, что в целинном совхозе «Антей» есть — есть — детский сад-ясли, обошел вокруг земли без публикации в газетах и еще до того, как был он дорисован на листе ватмана в план поселка.

Краев, покончив с траншеями под фундаменты, выкроил время и машину и привез Женю Тамарзина в Железное показать бывший свой дом.

— Вот этот, — подвернул Иван к воротам и первым выскочил из кабины.

Угластый, лобастый, рубленый, с пронумерованными бревнами в алмазах выступившией смолы, под волнистым шифером, не мигая, глядел он на хозяина голубыми глазами ставней, сморщив покатый лоб крыши, будто спросить хотел: откуда ты взялся и зачем явился, если бросил?

— И не жалко вам, Иван Филимонович, такого здания?

— А какая может быть жалость? Динамитом взорвать — жалко, а разобрать одно здание, чтобы построить из него другое, нужнее — никогда не надо жалеть. Я так считаю. Ты как считаешь?

— Я? Почти так же, но… почему бы вам самим не жить в нем?

— Самим? — Краев подобного вопроса от мальчишки не ожидал, Краев сам себе его ни разу не задал и не знал сейчас, что и ответить. — Самим… Видишь ли, Женя, улицу у нас в «Антее» он ломать будет. Выпятит брюхо либо зад — и обходите его, люди добрые. А мы с Машей особняком еще не живали. Ни домом, ни делом.

— Не живали, говорите? А это что? Не особняк? Здесь-то он стоит.

— Здесь? Здесь наш дом не самый завидный. Ну? Выберется из него что?

— Выберется, Иван Филимонович! И даже на растопку останется.

На обратном пути оба молчали. Иван Краев, может быть, потому, что с домом повидался, Женя Тамарзин потому, что дом этот, ради которого жили и работали Иван да Марья, хотелось ему увековечить, сделав из него необыкновенное, сказочное, детское. И только когда заблестели уже стекла оконных рам в «Антее», обратился Женя к шоферу:

— Иван Филимонович! Говорят, вы плотник хороший.

— Устройство топора знаю. Зачем тебе?

— Вы не смогли бы что-нибудь наподобие избушки на курьих ножках соорудить? Как в сказке про бабу-ягу.

— Избушку — смогу, бабу-ягу — едва ли. Ты сначала с Аленой Ивановной посоветуйся. С Черепановой.