Закулисные тайны и другие истории… - [72]

Вроде Шварц был еще жив, но то ли у них были какие-то сложности, то ли Шварц уже тяжело болел (он умер в 2009).

Мотыль встретил меня и предложил написать музыку к фильму «Багровый цвет снегопада».

Повел в просмотровый зал и показал материал. Фильм был почти готов, во всяком случае, всё было снято, но немного недомонтировано.

Мне понравился материал. Особенно понравился замечательный актер и мой добрый знакомый Михаил Филиппов в главной роли.

Не очень понравилась главная артистка, о чём я честно сказал Мотылю. И, конечно, это его обидело – ведь на этой стадии заменить артистку не было никакой возможности… а режиссеры очень обидчивый народ.

Но это не главное. В конце концов, это не дело композитора, и я не отказывался писать музыку, а сроки подпирали и музыка была нужна «вчера».

И тут, как и в прошлый раз, Мотыль достал листочек со стихами.

На этот раз они были напечатаны на машинке.

Не Окуджава, это был совсем другой поэт.

И эти стихи. мне сразу не понравились.

Ну, скажем так, стихи были ничего, но они не годились для песни.

Кратко объясню. Для песни стихи должны быть неквадратные. Это не должны быть одинаковые катрены, с одинаковым размером. Эти катрены должны быть разные, разной длины строчки.

Если посмотрите на стихи Окуджавы к песне «Николай нальет», которые я упоминал, то там целых три разных размера и композитору гораздо легче написать музыку на такие стихи, чем на ровные классические четверостишия.

А тут стихи были примерно такие (привожу просто чтобы показать их размер. Там, конечно, были совсем другие стихи).

Румяной зарёю

Покрылся восток.

В селе, за рекою,

Потух огонёк.

Росой окропились

Цветы на полях.

Стада пробудились

На мягких лугах.

И так далее, в этом размере, еще 20 строк. Написать на такие стихи песню практически невозможно… Ну разве что детскую песенку-считалочку.

– Тут песня не получится – сказал я Владимиру Яковлевичу, – стихи надо переделать.

Мотыль помрачнел.

– Как переделать? Мы над этими стихами долго работали с поэтом.

– Ну, хорошо, – сказал я – давайте попробую.

И на следующий день принес ему песню. По-моему, очень хорошую. И еще тему такого белогвардейского вальса, просто отличную.

Но стихи в песне я переделал. в частности, дописал припев.

Режиссер послушал без энтузиазма.

– Хорошо, я посоветуюсь с поэтом.

Больше он не позвонил.

Фильм вышел как бы без композитора, мне сказали, что Мотыль чуть ли не сам писал музыку, с помощью каких то аранжировщиков. Песня в фильм не вошла.

Фильм так и не стал шедевром, которого все ожидали от 80-летнего режиссера, и вскоре был полностью забыт.

А Мотыль вскоре умер.

* * *

Но я ему все равно очень благодарен. И никогда не забуду его советов, его пожеланий и указаний, наших разговоров и прогулок.

Он был выдающимся человеком. Очень жаль, судьба сложилась так, что он не стал тем, кем мог бы стать – лидером, руководителем, флагманом, настоящей звездой, образцом для подражания.

Увы, вся его жизнь прошла в тени, в изнуряющих дискуссиях с начальством, с министерством, с Госкино.

Его бесконечно отлучали от кино, лишали финансирования, годами он был в простое, ничего не снимал.

Но он всё равно пробивался, – и делал то, что любил больше всего на свете: снимал кино.

Я горд, что бог дал мне возможность поработать с ним на одном фильме.

Уверен, будущие поколения будут изучать его фильмы, разбирать их по косточкам и учиться мастерству.

И всем станет ясно, кто был одним из ведущих кинорежиссеров России в ХХ веке.

Убежден, это время настанет.

О Булате Окуджаве с любовью

Как и почти все люди моего поколения, я впервые встретился с Окуджавой… у себя дома.

Ну, не с самим Булатом Шалвовичем, а с его песнями.

Это была середина 60-х годов, у всех были катушечные магнитофоны, и в какой-то момент кто-то из друзей дал переписать пленку.

Собственно, переписывали пленки мы друг у друга всё время. Это была непростая операция, надо поехать к другу или друг приезжал к тебе, соединить два громоздких аппарата (один из них назывался, предположим, «Днепр», а другой «Гинтарас»), наладить пленку, соединить какие-то проводки, настроить все ручки и вот, наконец, запись пошла.

Мы проводили за этой операцией всё свободное время, ведь так хотелось быть в курсе дела, хотелось знать, что там происходит в мире, или, как сейчас говорят, хотелось быть продвинутым.

В основном переписывались всякие западные новинки – последние диски «Битлз», авангардный джаз – Майлс Дэвис, Телониус Монк, а заодно и Элвис Пресли, Фрэнк Синатра, да всё подряд. Я ведь был музыкантом, часто играл на вечеринках и должен был знать все хиты того времени.

Было это в городе моей юности Ташкенте – очень добром, теплом, вкусном, но ужасно провинциальном и далеким от столиц. Мы были лишены информации, не было интернета, туда не доходили книги, журналы, не было ни «самиздата», ни «тамиздата».

Впрочем, мне повезло, в довольно раннем возрасте я познакомился с группой молодых литераторов и режиссеров. Назову несколько имен: Александр Файнберг, Рудольф Баринский, Илья Люксембург, Евгений Мурахвер. Они и многие другие составляли кружок, который каким-то образом был связан с подобными кружками в Москве, и именно от них я узнавал, что написала Ахмадулина, или Соснора, или даже иногда Бродский. Именно у них я научился читать регулярно «Новый Мир» и «Юность», слушать «Радио Свобода» и «Голос Америки», узнал имена Бабеля и Платонова, Ахматовой и Цветаевой…