Закулисные тайны и другие истории… - [67]

Зашел я к нему не сразу. Примерно через год мне понадобилась его помощь. Фирма «Мелодия» из-за негативной волны партийной критики не хотела выпускать пластинку Орфея и помочь мог только Хренников.

Я зашел к нему в приемную на улице Неждановой.

Кстати, сделать это было очень просто. Войти к нему в кабинет мог в принципе любой, не было никакой очереди, ни записи, ни приемных дней. Он приходил на работу часа в три и был там допоздна, если не было каких-нибудь комиссий или ленинских комитетов (а он являлся членом бесчисленного числа всяких комитетов), – он принимал всех.

Внимательно меня выслушал и сказал:

– Я готов поддержать, но только в том случае, если мне это действительно понравится. На спектакле не был, музыки не слышал. Как я могу её услышать?

Напомню, это 1976 год, никаких компакт-дисков и компьютеров нет в природе, последнее достижение техники – это кассетный магнитофон, а в основном все пользуются катушечно-ленточными магнитофонами типа в лучшем случае Грюндига, а в худшем Гинтараса. У меня дома был такой старенький Грюндиг, была и запись, сделанная прямо со спектакля. Но как показать её боссу?

– А очень просто, – сказал Т.Н., – приходите ко мне домой завтра вечером, приносите магнитофон и пленку и вместе послушаем.

Домой к Хренникову? Я был поражен.

На следующий день был у него дома на Миусах. Тогда же познакомился с его женой, легендарной Кларой, которая, к слову сказать, устроила потом очень вкусный ужин…

Удивительно было то, что Хренников, композитор уже давно с мировым именем, вершитель судеб и очень занятый человек, потратил целый вечер на прослушивание весьма несовершенной записи малоизвестного молодого композитора. Причем слушал внимательно, делал точные замечания, а когда особенно нравилось – звал жену: Кларочка, иди послушай, вот это место по-моему очень удачно. Это была реакция нормального человека, эмоционального слушателя, привыкшего оценивать музыку – вне зависимости от политического контекста.

В результате кое за что он меня пожурил (в основном за роковые блюзовые интонации, которые, на его взгляд, были чужды древнегреческой теме), но в целом одобрил. И сказал: не волнуйтесь, я помогу.

Через несколько месяцев Орфей вышел двойным диском на фирме «Мелодия»…

Мой столь подробный рассказ нужен в этом некрологе вот почему.

Здесь явно виден человек Тихон Хренников, которого совершенно напрасно пытаются представить гонителем и душителем новой музыки. Напротив, он всегда поддерживал молодых и старался им помочь. Иногда – наступая на горло собственной песне, не запрещал и не ругал то, что ему не нравилось.

А его личные вкусы были действительно весьма консервативными. Это был наследник линии Чайковского, Римского-Корсакова, Мясковского. Может быть, он не обладал таким мощным талантом, как Шостакович или Хачатурян, но его симфоническая музыка достойно слушается и сегодня. Она в меру сложна, в меру диссонантна и ритмически разнообразна, но при этом строга по форме и очень человечна по содержанию.

Я, кстати, внимательно отследил полемику, которая возникла на Западе среди «музыкальных советологов» после смерти Хренникова. Конечно, многие до сих пор повторяют тупо заученные формулы, внушенные им книгой Волкова-Шостаковича «Свидетельство». Тут не время и не место разбирать подлинность или неподлинность этой книги, но в отношении Хренникова она явно несправедлива. Даже если ДДШ говорил что-то плохое о Т.Н. – это вовсе не значит, что так оно и было. ДДШ тоже мог и ошибаться, и не владеть подлинной информацией, и сказать что-то в запале.

Ясно одно – Хренников был сыном своего времени. Поразительная судьба вознесла мальчика из провинциального Ельца к вершинам мировой славы. Совсем юношей он написал первую симфонию, которую тут же исполнили крупнейшие дирижеры того времени – Стоковский, Орманди, Мюнш, при этом Хренников вовсе не был в это время каким-то функционером, а просто рядовым молодым композитором. Его брат погиб в сталинских застенках, хотя юный Хренников пытался его оттуда вызволить.

Когда в 1948 г. Сталин назначил его руководителем Союза композиторов, Хренников сделал всё, чтобы Союз процветал. И ему это удалось. Никого не посадили, никого не расстреляли. Да, ругали, даже поносили. И Тихону приходилось читать с высоких трибун разные фразы о формализме и антидемократических тенденциях (которые, как он потом сознался, писал не сам, а шустрые борзописцы-музыковеды). Но, может, это и был тактический ход хитроумного Тихона. Критиковать – всё-таки не убивать и не сажать в тюрьму. – То, что случилось с Шостаковичем и Прокофьевым, плохо, но лучше того, что случилось с Бабелем, Мандельштамом или Мейерхольдом.

Поразительный финал его жизни. В начале 90-х он ушел от активной деятельности и перестал возглавлять Союз (да и сам Союз композиторов СССР перестал существовать вслед за одноименной страной). Но он не сник и не обиделся, никого не поносил и не ругал (а его поносили многие), оставался мягким и доброжелательным, и главное, продолжал писать музыку. Несколько раз довелось с ним пересечься за эти годы и он неизменно говорил одно – боже, как я счастлив, что наконец-то свободен, что не надо заниматься всем этим бесконечным грузом бюрократии и руководства, что могу отдаться своему любимому делу.