Закрытая книга - [54]
— М-м-м. Чудные они типы, эти критики. Я сам их писания никогда не читаю. Почему-то мне заранее ясно, что именно мне понравится, без всяких рекомендаций со стороны, понимаете?
— Прекрасно вас понимаю.
— Так. Значит, сэр Пол бывал сварлив?
— Порой — да, безусловно. Однажды я не выдержал и рассмеялся.
— Над чем?
— Понимаете, он как-то сказал мне, что из-за своей слепоты превратил себя, как он любил выражаться, в «соль земли». То есть неизменно был подчеркнуто обходителен с окружающими, даже если не имел к тому ни малейшего желания, и все оттого, что зависел от них и боялся, что без этой его любезности люди не станут ему помогать. «Соль земли»! Представляете? Если это он называл солью земли, один бог знает, каков же он был до катастрофы.
— Трудненько с ним было?
— Н-ну, временами — да. Впрочем, когда он бывал в ударе, то умел блеснуть остроумием.
— Хороший рассказчик?
— Да, но в определенных пределах. Он часто повторялся. Я, если можно так выразиться, ловил каждое его второе слово.
— Ха, ясно. В общем, человек весьма переменчивого нрава.
— Вот именно. Но, знаете, если вспомнить, что ему пришлось перенести, то судить его слишком строго невозможно. На его месте я попытался бы покончить с собой.
— Самоубийство? Слепому не так-то просто его совершить.
— Верно. Но я бы нашел способ.
— А вам не приходило в голову, что это и было самоубийство?
— Что? Смерть сэра Пола?
— Угу.
— Ни в коем случае. Абсолютно исключено.
— А вы все же подумайте, сэр. Все обычные пути для него закрыты… он впадает в отчаяние…
— Уверяю вас, инспектор. Он с собой не кончал.
— Почему вы так в этом убеждены?
— Потому что я его хорошо знал. Потому что при нашем знакомстве он чуть ли не сразу сообщил мне, что безумно боится темноты.
— Боится темноты? Слепой боится темноты?
— Нелепо, я понимаю. Но сэр Пол сам мне об этом сказал. Он страдал сильнейшей клаустрофобией. «Я и во Вселенной боюсь замкнутого пространства», — говорил он. Конечно, это преувеличение, очень для него типичное. Он, знаете ли, многое говорил просто для вящего эффекта. Но на самом деле, узнав его поближе, я пришел к выводу, что в этой фразе больше правды, чем кажется на первый взгляд.
— Так, так, так.
Но тогда, мистер Райдер, кое-что здесь меня удивляет.
— Что же именно?
— Если вспомнить все, что вы тут говорили, бросается в глаза одна странность: зачем ему понадобилось ставить на дверцу шкафа такую сильную пружину?
— Вам это кажется странным?
— Ну да. Странно, что человек, который, по вашим словам, страдает сильнейшей клаустрофобией, идет на такой риск; ясно же, чем это может кончиться. Именно тем, чем в результате и кончилось. То есть дверца захлопнулась, и он оказался в западне.
— Да, вы правы… Я об этом как-то не подумал.
— Он, вероятно, тоже. Поразительно, какое легкомыслие и беспечность проявляют люди там, где им грозит как раз то, чего они больше всего боятся. Кстати, на вид она совсем новая.
— О чем вы?
— Да пружина на дверце шкафа. Такое впечатление, что ее сменили совсем недавно. Слегка испачкана кровью, но видно, что новая.
— И на самом деле новая. Собственно, я ее и сменил.
— Вы?
— Я.
— По просьбе сэра Пола?
— Естественно.
— А с какой стати он решил менять пружину?
— Насколько я знаю, защелка там всегда была неисправна. Дверца как следует не закрывалась, и пару раз сэр Пол на нее натыкался. Он же не подозревал, что дверь шкафа распахнута, и, знаете ли, довольно сильно ушибался. Собственно, то же самое случилось на днях. Он ударился об нее головой. Посадил себе большущий синяк. По-моему, у него на лбу до сих пор виден кровоподтек.
— Да, мы заметили.
— Словом, он рассказал, как это все произошло, и я предложил: если, мол, хотите, я поставлю новую пружину. Так называемый доводчик. С бытовыми мелочами я справляюсь неплохо.
— И он указал именно такой тип пружины?
— Да. Это я помню точно.
— Понятно. Но зачем же тогда, по-вашему, сэр Пол, при своей-то клаустрофобии, сам залез в шкаф, да еще в такой узкий?
— Вот тут я вам, инспектор, помочь не могу. Разве только…
— Да?
— Ну, как вы сами можете убедиться, у сэра Пола было много всякой одежды. Полный шкаф. Полагаю, он был изрядным щеголем до… гм… до катастрофы. Правда, пока я у него работал, не помню, чтобы он надевал дома что-нибудь, кроме замызганного старого халата. Того самого, в котором он умер. Однако же сразу видно, что халат из дорогих. Великолепный шелк, да и все остальное тоже. Сэр Пол несколько опустился, и кто решится его за это упрекнуть? Словом, повторяю, у него была масса одежды, множество костюмов и пиджаков, все шилось на заказ. Он даже не поленился и выучил, в каком порядке они висят в шкафу. Поэтому я могу предположить, что он залез в шкаф, чтобы взять какой-нибудь пиджак или — кто знает? — галстук: он очень гордился своей коллекцией галстуков. Может быть, полез как раз за галстуком, висевшим в дальнем конце шкафа.
— Звучит убедительно. Есть только одна неувязочка: вы же говорите, что он никогда ничего не надевал, кроме старого халата. Ради чего тогда напрягаться и искать что-то особенное? Ради кого.
— Сэр Пол всегда был при галстуке. Всегда. Даже если по нескольку дней не брился, все равно непременно надевал один из своих шелковых галстуков.
Перед вами – удивительный роман.Роман, в котором причудливо переплетаются мотивы самых известных детективов Агаты Кристи, а на их основе создается новая, увлекательная криминальная интрига!…Совершено загадочное убийство.Подозреваются все обитатели и гости уединенного, занесенного снегом особняка.Расследование ведет… сама Королева Английского Детектива!
Гилберт Адэр — писатель, которого Айрис Мердок назвала «последним эстетом от современной беллетристики». Стиль его, легкий без легкомыслия и «литературный» без выспренности, не подкупает читателя простотой непосредственности, но — затягивает, точно в паутину, в сплетение мыслей и чувств, эмоций — и импрессий.Читать прозу Адэра приятно, отчаянно интересно и — увлекательно в лучшем смысле этого слова.Превращать детективы в блистательно-интеллектуальную «игру ума» — или, наоборот, стилизовать интеллектуальную прозу под классический детектив — пытаются многие.
Тема обоих романов Адэра — любовь и смерть, но если в первом — история гибельной страсти стареющего писателя к молодому голливудскому актеру, то во втором — первая любовь и взросление юного американца на фоне майских событий 1968г. во Франции. Адэру удается с тончайшим психологизмом и кинематографической зримостью рассказать о темных глубинах человеческого сердца.
Поначалу был «Ход Роджера Мургатройда», иронично и тонко обыгрывающий реалии романа Агаты Кристи «Убийство Роджера Экройда». Потом появилось «Убийство в стиле» — название, относящее читателя к «Происшествию в Стайлз», и сюжет, изящно контрастирующий с «Зеркало треснуло».…Знаменитая актриса убита — прямо во время съемок, на глазах у десятков людей. Однако НИКТО из свидетелей не заметил ровно НИЧЕГО!Полиция — в растерянности. И тогда за дело берутся автор детективов Эвадна Маунт, обладающая талантом детектива-любителя, и ее лучший друг — инспектор Скотланд-Ярда Трабшо.Их выводы — подозреваются практически все люди из окружения убитой.
Тема обоих романов Адэра — любовь и смерть, но если в первом — история гибельной страсти стареющего писателя к молодому голливудскому актеру, то во втором — первая любовь и взросление юного американца на фоне майских событий 1968г. во Франции. Адэру удается с тончайшим психологизмом и кинематографической зримостью рассказать о темных глубинах человеческого сердца.
Книга, которую называют «праздником, который всегда с тобой» эры диско. Книга, за которую Гилберта Адэра критики называли «Набоковым гей-тусовки». Книга, сюжет которой практически невозможно воспроизвести — ибо сюжет в ней не значит ровно НИ-ЧЕ-ГО. Трагическая, смешная и поэтичная прозаическая баллада о «золотом веке» ночной жизни и кошмаре, которым завершился последний взлет «гедонистической культуры восьмидесятых».
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.
Это — анти-«Гамлет». Это — новый роман Джона Апдайка. Это — голоса самой проклинаемой пары любовников за всю историю мировой литературы: Гертруды и Клавдия. Убийца и изменница — или просто немолодые и неглупые мужчина и женщина, отказавшиеся поверить,что лишены будущего?.. Это — право «последнего слова», которое великий писатель отважился дать «веку, вывихнувшему сустав». Сумеет ли этот век защитить себя?..
«Планета мистера Сэммлера» — не просто роман, но жемчужина творчества Сола Беллоу. Роман, в котором присутствуют все его неподражаемые «авторские приметы» — сюжет и беспредметность, подкупающая искренность трагизма — и язвительный черный юмор...«Планета мистера Сэммлера» — это уникальное слияние классического стиля с постмодернистским авангардом. Говоря о цивилизации США как о цивилизации, лишенной будущего, автор от лица главного персонажа книги Сэммлера заявляет, что человечество не может существовать без будущего и настойчиво ищет объяснения хода истории.
Она была воплощением Блондинки. Идеалом Блондинки.Она была — БЛОНДИНКОЙ.Она была — НЕСЧАСТНА.Она была — ЛЕГЕНДОЙ. А умерев, стала БОГИНЕЙ.КАКОЙ же она была?Возможно, такой, какой увидела ее в своем отчаянном, потрясающем романе Джойс Кэрол Оутс? Потому что роман «Блондинка» — это самое, наверное, необычное, искреннее и страшное жизнеописание великой Мэрилин.Правда — или вымысел?Или — тончайшее нервное сочетание вымысла и правды?Иногда — поверьте! — это уже не важно…
«Двойной язык» – последнее произведение Уильяма Голдинга. Произведение обманчиво «историчное», обманчиво «упрощенное для восприятия». Однако история дельфийской пифии, болезненно и остро пытающейся осознать свое место в мире и свой путь во времени и пространстве, притягивает читателя точно странный магнит. Притягивает – и удерживает в микрокосме текста. Потому что – может, и есть пророки в своем отечестве, но жребий признанных – тяжелее судьбы гонимых…