Законы войны - [46]

Торчащий из окна автомат дернулся — и до снайперов донесся треск очереди…

Генерал тоже видел автомат. Он не первый раз видел такое… Скорпион, модели шестьдесят первого года. Калибр девять миллиметров Ультра[36], старый патрон, оружием под который вооружались полицейские со всей Европы, до тех пор, пока не покатилась волна городской герильи, и полицейские не стали перевооружаться на армейские образцы. Патрон сейчас необычный, как и само оружие — но в Афганистане оно не новость, богемским оружием была вооружена личная охрана Короля, спецслужбы. С другой стороны — личная охрана есть личная охрана, а захватившие автобус бандиты есть захватившие автобус бандиты. Где одно, а где другое…

Автомат целился прямо в него, он видел это, но продолжал идти, размеренно и неторопливо. На нем не было бронежилета, и он не раз видел, как умирают раненые — но это его не останавливало. Там, где в люльку новорожденного кладут не куклу, а кинжал, там, где заветной мечтой пацана является пистолет — там совсем другие представления о трусости и храбрости. Это была не храбрость — генерал знал, что он не выстрелит. Он знал, как ведут себя загнанные в угол крысы, знал чего от них ждать….

Дуло автомата, короткое и курносое отклонилось вниз — и автомат плюнул огнем. Осколки бетона — брызнули по сапогам генерала, но он продолжал идти. Ибо опасна не та собака, которая лает, а та, что молча кусает. С тех пор, как он прибыл в Афганистан — он не участвовал ни в одних переговорах, ни в одной комиссии по примирению, не разговаривал с ни с одним афганцем, если не считать допросы. И если бы он был на месте того шакаленка — он всадил бы пулю в лоб тому, кто идет к автобусу. Потому что если можешь что-то делать — делай. А нет — подчинись судьбе…

Выстрелы!

Выстрелы были отлично слышны. Саша — резко выдохнул, и задержал дыхание на несколько секунд, изгоняя лишний кислород из легких. Затем задышал, неглубоко и нечасто, спокойно. Как раз так, как и должен дышать снайпер. В голове, в ушах ничего не было, кроме глухих ударов сердца, перекрестье прицела — замерло на самой верхушке белой ткани. По его прикидкам — так он попадет в центр головы.

Зураб в это время — докладывал. У него была винтовка и он был готов подстраховать — но основная его задача была следить и докладывать.

— Калина, вижу стрелка. Один стрелок, стреляет в сторону от заложников. Цель на прицеле, могу поразить цель.

— Калина всем, освободить линию! Красный один, что происходит, куда идет стрельба?

— Деда шено… Калина, стрельба в безопасном направлении, в безопасном направлении. Он стреляет в землю, повторяю — в землю.

— Красный один, вопрос, вы видите пострадавших, повторю — вы видите пострадавших?

— Калина, пострадавших не вижу, пострадавших не вижу. Стрельба прекратилась, он больше не стреляет.

— Калина всем, принять готовность один и доложить, принять готовность один и доложить

Готовность один — минутная готовность к штурму.

— Движение… — спокойно сказал первый номер.

— Калина, это Красный один, здесь движение, в автобусе движение.

— Калина, Всем тишина, Красный, опиши характер движения.

— Калина, движение в автобусе, наблюдаю одну враждебную цель, движется к выходу, повторяю движется к выходу.

— Красный, вас понял, отслеживайте.

В этот момент — на экране у офицера, следящего за возможностями снайперов — впервые загорелись три лампочки из четырех. Но решение так и не было принято — а через несколько секунд одна из них погасла. Возможность была упущена.

— Стой! Стой, иначе взорву!

Сначала — генерал увидел руку. Руку молодого человека, или даже подростка. Не сильную, скорее ее можно было назвать тонкой. Но в руке была намертво зажата граната РГД-5 с дополнительной рубчатой рубашкой поверх.

— Стой! Взорву! — в голос была паника

Генерал уже и так стоял — в нескольких шагах от открытой двери автобуса. Все казалось замерло — и раскаленный шар солнца на небе, напоминающий эпицентр взрыва Шмеля, и раскаленный воздух над набережной и пустая, грязная река Кабул.

Поняв, что генерал не двигается и подчиняется приказу остановиться — террорист выглянул из автобуса, затем вышел. Он был выше генерала на голову — но ничего кроме жалости не вызывал. Даже через повязку, которую он намотал на нижнюю часть лица подобно пирату — можно было разглядеть тощую, цыплячью шею. Он был тощим — но не гибким как хлыст, а именно тощим — болезненная худоба, совсем не похожая на такую у поджарых как охотничьи собаки горцев. На нем была одежда простого афганца, белая чалма.

О Аллах, ему двадцать то есть?

— Кто ты такой? Кто ты такой?! — он пытался контролировать ситуацию, но то и дело срывался на фистулу, показывая слабость.

— Я генерал-майор русской службы Алишер Мадаев — представился генерал — из тейпа Цечой, туккхум Орстой. А у тебя есть имя или ты хочешь умереть безымянным?

— Иншалла, мы все сегодня умрем! Мы все станем шахидами…

Генерал поморщился

— Я пришел сюда, чтобы говорить с мужчиной. Ты не мужчина, ты щенок. Иди, и позови кого-то из мужчин, иначе, клянусь Аллахом, я вытащу тебя за шкирку из этого автобуса и утоплю в этой реке…

— Иншалла, мы все сегодня умрем! Мы все станем шахидами…