Законы (не)каменных сердец - [21]

Наверное, именно это равнодушие к потере хорошо оплачиваемой работы раздражало Марию Александровну так, что на развороте она отчётливо клацанула акульими зубами.

Холодный, прокуренный химотходами заводов воздух, какофония звуков неспящего города приняли в свои объятия девушку, неожиданно почувствовавшую себя свободной от всего настолько, что, казалось, стоит лишь встать на носочки — и оттолкнёшься от земли… увы, это не более чем иллюзия. И всё-таки уже не просто шумная городская ночь подстрекала за каждым углом, а Никта смотрела отовсюду звёздными глазами, полными первозданного мрака. И потускневшие в электрическом свете Плеяды, прекрасные атлантовы дочери. И Селена, скрывшаяся за тучей, едва видная здесь, отсюда.

Скорее всего, в психбольнице нашлось бы много определений состоянию Ксюши, но не этому ей хотелось найти объяснения. И оправдания — тоже не этому.

Присев на заснеженную лавочку в парке, под раскидистым тополем, она думала не о случившемся, не о своём будущем, а о пресловутой силе, Эросе, который, если верить мифам, всё ещё не покинул этот мир и умрёт только вместе с ним. А может и переживёт его.

Снежинки ледяными иглами замирали на ресницах, будто норовя заглянуть в глаза, в которых плескалось сомнение… недоверие… и — как то последнее, оставшееся на дне ларца — надежда.

«Самую большую обиду нанес Аполлону сын Афродиты шутник Эрот, владелец волшебного колчана, в котором есть и золотые стрелы, и черные. — как назло, вспомнился жестокий миф. — Все зависит от настроения божка: захочет — пошлет в сердце девушки золотую стрелу, и она влюбится в первого встреченного ею юношу, а черная стрела вызовет в ее сердце ненависть и страх при слове „любовь“. Эрот, решив доказать, что ему наплевать на славу Аполлона, и узнав, что тот не на шутку влюбился в девушку по имени Дафна, послал в ее сердце черную стрелу.»

Нимфа Дафна была дочерью речного бога Пенея. Аполлон подошел к ней и сказал: «Я — бог Аполлон, и я люблю тебя». Испугалась Дафна и стремительно побежала прочь. Аполлон пытался догнать ее, но она ускорила бег, а остановившись у ручья, опустилась на колени и воскликнула: «О дорогой отец Пеней! Забери у меня мою красоту, она приносит мне страдания!» В тот же миг она превратилась в прекрасное лавровое дерево. Остановившись перед ним, опечаленный бог сплел себе венок из его молодых ветвей и грустно промолвил: «О моя возлюбленная! О лавр! Пусть листья твои никогда не вянут, как моя любовь к тебе!»

Иначе как детской сказкой не назовёшь, вот только злодей неожиданный: живое воплощение любви. Которая ранит, которая насмехается, шутит и убивает даже бессмертных. Это — любовь?! Или издёвка Хаоса, его первый — и самый жестокий! — плевок ещё нерождённому миру?..

Вспоминалось детство. И ещё много чего… испорченного. Исковерканного не столько наполненностью гнилью, сколько отсутствием чего-то… острейшей нехваткой, то и дело вызывающей душевную асфиксию.

Бездумно приложив лоб к высокому тополю, растущему рядом с лавочкой, кора которого была покрыта инеем этой холодной ночью, потерянная девушка тихо прошептала:

— Земля… праматерь Гея. Ты разговаривала со мной там, я помню. Тихо так, и редко, почти неслышно. Но давала сил. Ты знаешь, что это я, знаешь как никто. Услышишь ли теперь? Или тебя убил Железный век? Нет, ты ещё дышишь, я чувствую… Пусть не ответишь, мне бы хоть намёк… Говорят, даже ты — младше него. Эроса. Ты всё видишь и знаешь. Скажи, есть ли он? Любовь. Или кто-то выдумал, чтобы манипулировать? В чём другом искать смысл, если я не вырву из себя эту глупую веру в большую и чистую, ту самую? Если есть — где найти и как? Потому что я… я…

— …всё бы отдала! — таки сорвалось с холодных губ. Шепотом.

И кануло в тишину.

Вдруг «щекотка» мурашек пробежалась от затылка к пяткам, как бывало там, когда чувствовала преследующий её взгляд с высоты. Но на этот раз он был гораздо ближе. Шутка ли — казалось, что прямо за спиной!..

— Ну, совсем всё, может, и не потребуется. — знакомый голос наотмашь резанул воздух, заставив замереть. — Интересно, почему ты обращаешься с просьбой к моей ненаглядной сестрице, если ищешь меня?

Едва дыша, Ксюша медленно повернулась на звук, чувствуя себя так, будто каждая её клеточка превратилась в атомную бомбу.

Он, её охотник, стоял на расстоянии вытянутой руки и легко улыбался ей, не только губами, но и глазами-безднами. Точно такой, каким запомнила — разве что в совершенно непривычной одежде: джинсах и толстовке. И с наушниками.

Серьёзно?..

Все мысли превратились в бесконечные вопросительные знаки, а «охотник» тем временем непринуждённо устроился рядом на лавочке.

Пауза казалась вечной.

— А я всё думала, кто же ты на самом деле… — прошептала, пустив облачко пара в кусающий холодом воздух.

— Эту фразу ты повторяешь уже по крайней мере в третьем своём воплощении. — закатил глаза. — Не смотри так удивлённо. Так получилось, что ты помнишь только одно из них, первое, но да, я был с тобой в двух твоих прошлых жизнях — уж не знаю, сколько их было всего, поскольку когда я хотел жениться на тебе и попросил сделать вновь бессмертной, чтобы не ждать века до нового твоего рождения, боги за мои прошлые издевательства над ними заточили меня в Аиде до тех пор, пока твой цикл перерождений не дойдёт до той точки отсчёта, откуда тебя отправила Этернитас, богиня вечности. Кстати, чем ты ей так насолила? Вряд ли эта шушера знала, кто ты и кем была.