Закон подлости - [40]

А все тогда надо мной смеялись, что я так дёшево всё отдаю.

Подлянка

А меня хлебом не корми, дай только кому-нибудь подлянку устроить.

Вот в школе дети какие подлянки учителям делают? Кнопки на стул подложат, хлопушки всякие. Но это всё – детский сад. А я со школы по-крупному работать любил. Вот перед тем как училка в класс войти должна, я дверь приоткрыл и на дверь банку трёхлитровую с баклажанной икрой поставил, а вместо училки директор вошёл. Банка ему по башке, икра по лицу. Он с катушек, я – в другой школе.

А в новой школе тоже не надолго задержался. Я стул учительский клеем прозрачным намазал. А у нас урок истории как раз отменили, и вместо него директор пришёл географию проводить. Ну, везёт мне! Он на стул сел, пока перекличку делал, клей его штаны намертво схватил. И вот когда он встал, чтоб на карте Бразилию показать, то он не один встал, а вместе со стулом.

Он шаг сделал, а стул за ним. Он как заорёт:

– Бразилия где?

А мы в ответ:

– В Караганде.

Он стул как рванёт и кусок штанов выдрал и так вот, с дыркой, и побежал.

Виноватого искали недолго. И директор решил с моим отцом поговорить в последний раз.

– Сегодня, – говорит, – вечером приду.

А мы в частном доме жили, на окраине нашего городка. У меня три часа всего было. Но мы с пацанами успели на дороге к дому яму вырыть, толем заложили, землёй присыпали, сидим, ждём.

Он идёт как ни в чём ни бывало. Меня увидел, говорит:

– Сейчас я тебе, поганец, устрою.

Ну и устроил. Шагнул вперёд и вниз загремел. Он маленький, а дыра глубиной метра три. Он все три метра, пока летел, «Убью!» кричал.

Я сверху глянул, а оттуда – мат-перемат. Я говорю:

– Непедагогично!

Он кричит:

– А ну тащи верёвку!

Я говорю:

– А мыла к ней не надо?

Он кричит:

– Тащи лестницу, помоги мне вылезти, а то я орать буду.

Я говорю:

– Орите, орите, я отца в туалете запер, всё равно не услышит.

Он говорит:

– Ты чего добиваешься?

Я говорю:

– Не выгоняйте меня из школы.

Он кричит:

– Выгоню завтра же!

Я говорю:

– Завтра не получится, до завтра вы из ямы не вылезете.

Он говорит:

– Отец рано или поздно выйдет.

Я говорю:

– Скорее поздно, чем рано. Он пять бутылок водки принёс, это дня на три.

– Ладно, – говорит, – чёрт с тобой, тащи лестницу. Оставлю в школе.

Я его выпустил, он тут же меня схватил, притащил домой. А тут батяня озверевший в туалете дверь вышиб.

Я кричу:

– Папка, меня бандит в заложники взял, деньги с тебя хочет получить.

А моему батяне, когда он в дупель, только дай повод подраться. Ох он этого директора метелил! Потом, когда понял, что это директор, они вдвоём уже меня метелить начали. Причём директор держал, а папаша бил. А когда я уворачивался, он по башке директору попадал. Потом они, конечно, вдвоём сели, выпили. Очень меня хвалили за сообразительность.

Директор говорил:

– Из вашего парня выйдет толк.

Папаша говорил:

– Я знаю, толк выйдет, а дурь останется. По себе знаю.

Но я на папашу зло затаил, и, когда он наутро в ту же яму попал, я подумал: «Не поймёт меня папаша, когда вылезет». Он-то клялся, слово джентльмена давал. Орал: «Гадом буду, не трону!»

Но как был гадом, так им и остался. Всыпал по первое число, как говорится. Ох он лютовал! Четвертовать меня хотел. Но не знал, как это делается. Хотел мне гильотиной башку отрубить, но у нас дома ни одной гильотины не нашлось.

Короче, зажал он мне голову между колен и лупцевал до тех пор, пока я ему не сделал то, что мусульманам и евреям делают. Ох он орал! Так орал, что я понял, дома мне больше не жить. И ушёл из дома навсегда. Но на прощание прибил его ботинки гвоздями к полу. Соседи рассказывали, что он жутко орал, когда шагу ступить не мог, решил, что у него ноги отнялись.

В общем, из школы меня выгнали, из дому тоже, пошёл я в армию.

А там меня, конечно, уже давно ждали. Особенно прапорщик один. Он как меня увидел, я сразу понял – у него появилась цель в жизни.

Он меня часами гонял по плацу, заставлял картошку и туалет чистить бритвой. Уже потом он узнал, что я его бритвой всё это и делал. Заставлял меня бегать на одной ноге по бревну и на двух по забору.

А я ему только одно сделал. Он по утрам в туалет свой индивидуальный ходил. Сам себе во дворе скворечник поставил, сам туда и ходил. Сядет там, сигаретку закурит и спичку вниз, в очко, кидал. Ну, и на этот раз бросил. Он же не знал, что я туда керосину налил. Снизу как полыхнёт! Он как заорёт: «Война!», как дунет. Нет, живой-то он остался, но тихий стал и почему-то перестал любить яичницу, что-то она ему напоминала из прежней жизни. Комиссовали его. Он теперь два магазина продуктовых имеет, по гроб жизни мне благодарен, что я ему помог из армии уйти.

В общем, ушёл он, а мной майор занялся. Он раньше прапорщика гонял, а теперь на меня перешёл. Правда, он по мелочам не разменивался, он по-крупному издевался. Заставил меня весь газон, всю траву в зелёный цвет покрасить перед приездом генерала и ходил каждую травинку проверял.

Я, конечно, всё выкрасил, а краски ещё два ведра осталось. Ну что было делать? А у нас ангар был с военной техникой, и рано или поздно туда генерала должны были привести. Вот я там, на входе, на дверь оба эти ведра и поставил. Они с генералом со свитой всё обошли и наконец до ангара добрались. Майор так галантно генералу дорогу уступил, мол: «Проходите, товарищ генерал, полюбуйтесь, какая у нас техника».