Заключённый с боевиками ИГИЛ - [46]

Когда началось слушание, я увидел, что следователь — человек, который проводил расследование наших «преступлений» и который теперь возглавлял обвинение, — установил в зале суда проектор. С его помощью он начал демонстрировать фотографии, обнаруженные НСРБ на моём жёстком диске: фотографии разрушенных христианских церквей на севере страны, а также сделанные в зоне военных действий в Нубийских горах.

Когда я наблюдал за тем, как на экране проектора мелькают фотографии, моё внимание привлекла незначительная деталь в углу: на фотографиях была нанесена цифровая отметка даты: 2011 год. Я выпрямился на скамье и вздохнул. По моим венам разлился адреналин. Вот, наконец, доказательство того, что я невиновен в обвинении, выдвинутом против меня! Я наклонился к своему адвокату и прошептал: «Это не мои фотографии. В 2011 году меня в Судане не было!» Прокурор возразил против моего разговора с адвокатом на английском, и судья согласился. Между адвокатами и судьёй начались громкие споры.

Однако спустя мгновение в здании отключилось электричество, и проектор следователя погас. Большинство присутствующих в зале суда разразилось смехом; прекращение подачи электроэнергии было ежедневной реальностью для суданского народа, и только самые богатые могли позволить себе иметь генератор. Из-за перебоя с электричеством в здании суд был отложен до 1 сентября. Мы находились в зале суда всего двадцать минут, но я видел, что служба безопасности Судана пыталась ухватиться за любую возможность отложить слушание по нашему делу. Однако теперь это беспокоило меня уже не так сильно, поскольку передо мной стояло новое задание: найти доказательства того, что в 2011 году я не был в Судане.

23

Вернувшись в «Аль-Худу», я сразу же связался с Вавой и попросил её отсканировать и отправить по электронной почте моему адвокату любые документы, которые могли бы послужить доказательством того, что в день, когда моим коллегой были сделаны фотографии в Нубийских горах, которые демонстрировались в зале суда, я был в Праге. Это было необходимо, чтобы доказать мою невиновность! Меня охватило предвкушение скорого оправдания и освобождения.

Утром 1 сентября мы снова покинули камеры, чтобы отправиться в длительное путешествие в Хартум. Пересекая территорию тюрьмы, я стал свидетелем ужасающего зрелища. «Посмотрите направо», — прошептал я, подталкивая Хасана и Куву. Во дворе мы увидели заключённого, погруженного в открытую канализацию, заполненную человеческими фекалиями. Я испытывал глубокое сочувствие к нему и просил для него Божьей защиты, наблюдая, как охранники погружают его тело в экскременты, пока они не достигли его шеи.

От других заключённых мы знали, что причиной такого наказания был какой-либо серьёзный проступок — вероятно, нанесение удара охраннику — и этого человека будут держать в канализации не менее получаса. Это — худшее наказание, к которому могли прибегнуть надзиратели. За незначительные нарушения заключённых заставляли кататься в грязи, зная, что при таком ограниченном доступе к проточной воде они не смогут полностью смыть её. За более серьёзные проступки ноги заключённых заковывали на одну-две, а иногда даже на три недели, и тяжёлый металл вонзался в лодыжки. Снятие цепей было ещё более мучительным, чем пребывание в них, поскольку железное зубило, используемое для разрыва цепей, часто калечило ноги заключённых.

Однако самым серьёзным наказанием было то, свидетелями чего мы только что стали, и, к сожалению, в «Аль-Худе» оно не было редкостью. Каждый раз, когда воздух наполнял токсичный смрад, похожий на запах со свинофермы, мы знали, что крышка тюремной канализационной системы открыта, и резервуар готов для наказания очередного заключённого. В течение тридцати минут заключённого держали в канализации, а человеческие фекалии покрывали его плечи и достигали шеи. Когда унижение заканчивалось, человек имел очень ограниченную возможность вымыть тело. Неудивительно, что в «Аль-Худе» распространялась холера. Стремясь сдержать инфекционное заболевание, тюремные врачи раздавали здоровым заключённым по три таблетки доксициклина, ошибочно полагая, что они могут использовать антибиотики в качестве профилактики. Каждый день я молился, чтобы Бог защитил меня. По тюрьме также стал распространяться туберкулёз, и время от времени надзиратели обходили камеры, чтобы убрать из нашей среды мёртвые тела.

* * *

Ко времени начала третьего судебного заседания от исполнения своих обязанностей был отстранён переводчик. Меня это не особенно беспокоило, хотя теперь я остался без официального перевода во время судебного разбирательства.

Сессии напомнили судебные процессы 1950-х годов в Чехословакии, когда коммунисты произвольно приговаривали подсудимых, которых они считали идеологически угрожающими элементами, к пожизненному заключению. Вместо того чтобы волноваться о выпавшем на мою долю испытании, я решил восхвалять Господа и молиться. Кроме этого, суд должен был закончиться в течение нескольких коротких недель.

Закончилось третье судебное слушание, очередное утомительное и разочаровывающее заседание, когда обвинение предоставило доказательства моей встречи с новообращённым христианином мусульманского происхождения, серьёзно пострадавшим в результате нападения, и в ходе которого мой адвокат настоял на привлечении экспертов для проверки подлинности материалов, представленных прокуратурой. Вернувшись в «Аль-Худу», я написал письмо своей семье.