Закат северных крестоносцев. «Война коадъюторов» и борьба за Прибалтику в 1550-е гг. - [8]
Особой социальной нестабильностью в эти годы отличалась Северная Эстляндия. То в 1535 г. горожане арестуют и казнят дворянина Иоганна Икскула за… убийство какого-то ничтожного крестьянина! То в 1536 г. турнир в Ревеле выиграет… не рыцарь, а местный купец! Аристократы были столь поражены, что среди зрителей возникла потасовка между ликующими горожанами и оскорбленными дворянами. Пытавшийся усмирить драчунов присутствовавший на турнире магистр фон Брюггеней даже кинул с балкона ратуши в толпу свою шляпу, а затем стал бросать хлеб со стола, за которым только что обедал однако безрезультатно. Городское население уже ни в грош не ставило ни магистра, ни его рыцарей.
Все это сочеталось с растлением нравов, которым сопровождалось вырождение ордена. По словам историка последних дней ордена, Бальтазара Рюссова, «Сатана посеял в рыцарях и священниках… плотскую гордость, негу, высокомерие, роскошь, невоздержанность… своеволие. Как правители, так и простые дворяне не хотели ограничить роскоши в своих одеждах и нарядах. Ибо простые сановники, как командоры и фохты, подобно королям и князьям, хотели щеголять и хвастать золотыми цепями, трубами и драгоценными одеждами в противность всякому приличию»[26]. В стране запустели школы, не было ни одного университета, так как корыстные вельможи не хотели тратиться на просвещение. Даже проповеди читались от случая к случаю.
Обалдевшие от безделья магистры и рыцари, по Рюссову, все больше погружались в пучину порока: «Некоторые орденские магистры… из праздности впали в такой разврат, что стыдно о том и вспомнить. О их наложницах нечего и говорить, так как это не считалось у них стыдом: подержавши у себя наложницу некоторое время, они выдавали ее замуж, а себе брали новую. Точно так же бывало у епископов и каноников». «Этих женщин все называли не непотребными женщинами, а хозяйками и «женщинами, внушающими мужество»». Единственное, кому подобный грех мог причинить некоторые неприятности — это братья-служители. Среди них заводить наложниц по-прежнему было не принято, поэтому «развратника» под трубы и барабаны возили по замку и близлежащему городу и в одежде бросали в колодец. После этого купания фогт служителей отпускал грехи провинившемуся брату.
Ливонский хронист не лучше характеризует повседневную жизнь ливонской знати: «в те времена вся жизнь их проходила… в травле и охоте, в игре в кости и других играх, в катанье верхом и разъездах с одного пира на другой, с одних знатных крестин на другие… с одной ярмарки на другую. И очень мало можно было найти людей, годных для службы где-либо вне Ливонии… или на войне». У ливонской аристократии была своя система ценностей: «кто мог лучше пить и бражничать, драться, колоть и бороться», петь непристойные песни на пирах; «кто оставался последним за столом и перепивал всех остальных, того на другой день провозглашали храбрым героем и его почитали и славили, будто он покорил какую землю». «Во всех землях в то время лучшей похвалой ливонцев было то, что они — славные пьяницы». Пьянство распространялось и на молодежь, 12-14-летних мальчиков. В Ливонии, по словам Рюссова, «среди некоторых разумных» ходила поговорка: «Да спасет нас Господь от феллинского ганца, от витгенштейнского пьянства и от везенбергской чести» (знаком последней считался шрам на щеке, полученный в драке — так называемый «везенбергский коготь»). Все это, по мнению хрониста, происходило оттого, что «своя воля у каждого, исключая бедняков, стояла превыше всего».
При этом боевой дух рыцарей иссяк полностью, любимой поговоркой было: «Сохрани нас Господь от немецкой войны, русские же нам не страшны». То есть вторжения иноземных врагов рыцари не опасались, зато боялись быть отправленными на какой-нибудь театр военных действий, которые вела бы Германия. Угроза нападения соседних держав и особенно России не беспокоила ливонцев — одной из популярных тем на пирушках были разговоры, как доблестные рыцари и горожане разобьют этих ничтожных русских. Ливонский хронист Рюссов рассказывал о некоей свадьбе в Ревеле в январе 1558 г.: «там многие дерзко похвалялись и один перед другим целыми и половинными мерами пили против русских, так как в пьянстве они были сильные бойцы. Когда же свадьба окончилась и дело дошло до боя, тогда многие из них бежали не только от русских, но от сосен и кустов, коих они издали принимали за русских. Слово и крик: «Назад! Назад!»… были сначала в большом употреблении у них, над этим словом русские очень издевались»[27].
На основе всех этих свидетельств историками, начиная с Е. Романовского, делался вывод о полном вырождении ливонского рыцарства к началу нового времени и его объективном сходе с исторической арены[28]. Конечно, во всех этих обвинениях Рюссова, протестантского пастора церкви Св. Духа в Ревеле, нетрудно увидеть тенденциозность — протестант Рюссов ненавидел католический орден и епископов и винил их во всех бедах Ливонии. Вряд ли их можно считать объективными, но кое-какие упаднические общественные настроения, прежде всего среди ливонских горожан, не любивших рыцарский орден, эти рассказы отразили.
