Закат их любви - [10]

На кромке покрытого льдом сердца: Махидевран Султан

Кем была и есть когда-то княжна? Аристократкой, утончённой, словно искусно сделанная скульптура Богини, и в красивых одеждах, пошитых лучшими швеями, со штатом прислуги за спиной и высоким положением. Это не отобрать — она пропитана роскошью и привычна к богатой жизни настолько, что, отлучи её сейчас от гаремной жизни — ей было бы трудно, очень и очень, страшно в некой мере, но, в собственной манере, она вернулась бы на свой путь к блистательной вершине. А жизнь в гареме учила своему — насмешка застыла в глазах неотличимыми разводами в живом блеске, слабая улыбка тронула губы, и с громким «Хасеки Махидевран Султан» она вошла в гаремные комнаты — девицы встрепенулись, с мест подорвались насиженных, и склонили в почтении головы, не смея подвести взгляд — все, как одна, одеты и причёсаны, перед ней как можно приличнее ведут себя — лишь Хюррем, рыжеволосая, пылкая, не таила истины, и за это Султанша чувствовала к ней некую симпатию. Привычно красивое платье выделяло её из толпы наложниц своим ярким алым цветом, в котором утопали завитые огненные волосы, прикрытые лишь только со спины прозрачным алым платком — быстро стала та фавориткой, смиряла других убийственным взглядом, и всё злостно отмахивалась от существования в жизни Повелителя Гюльбахар. Они никогда небыли, и не станут когда-то княжне ровней — лишь только образ юной фаворитки вызывает довольную усмешку у Госпожи, ведь она ещё помнит, что когда-то с такой же, но только немой, ненавистью смотрела на Фюлане и Гюльфем, что краткое-долгое время были выше неё.

Валиде Султан уверенно, в ответ на её беспокойство, сказала, что ни у какой Хюррем и шанса быть не может остаться при Султане дольше — пусть она и щебет соловьём о многом, но даже такие начинают наскучивать — вот и подарит Сулейман её Визирю какому. Гюльбахар не стоит думать о волнениях, что противными липкими лапами сдавливали горло.

В какой-то мере Гюльбахар завидовала свободной Хатидже — та улыбалась так свободно, не боясь показать лишнюю эмоцию или заработать морщинку у тёмных, блестящих жизнью, глаз; выбиралась на прогулки в сад, окружённая рабынями, но свободно отпускающая их к садовнику, нарвать для Айше Хафсы роз; шутила с Валиде и говорила о любви, не меняя мечтательного выражения на своём лице. Она была и есть свободна — империя не терпит подчинения женщин династии, с её завоевательской кровью, с её высоким положением. И Махидевран тоже хотелось вот так, однажды, выйти в сад, дабы сорвать цветов, улыбнуться миру и заговорит о любви. Но, будучи Султаншей, она оказалась многого лишена — жила по жестоким внутренним распорядкам, вела себя в соответствии определённых норм, была такой, какой видеть её хотела Валиде Султан.

Махидевран никогда не любила рабынь, а наложниц из гарема запросто приказывала высекать — длинные языки, злостные слова и самоуверенность были тому причиной главной, что навсегда отстраняла их от Повелителя, и Золотого пути. Со шрамами на теле у них не оставалось шансов, и с загрубевшей кожей — тоже. А ей так сильно не хотелось видеть подле Сулеймана кого-то ещё, что она готова была весь гарем отправить в одном мешке в Босфор. Вот только с Хюррем она просчиталась — серьёзной помехой не посчитала, и решила, что Сулейман забудет о ней быстро — вот только тот утонул во взгляде ярко зелёных глаз, а уже икбал счастливо ждала своего часа, дабы воссиять, как Султанша. И Махидевран пришлось смириться — у неё не было прав чинить той вред, законы запрещали строго, и своенравность икбал отдавалась слабыми воспоминаниями о пошлом, и о сладком цветочном запахе дворца Манисы.

Оставаться красивой, подобно цветку, невозмутимой, как прекрасная статуя из Европы, сошедшей с картины очередного мастера этой эпохи женщиной — её удел, как женщины султанского гарема. Быть Махидевран Султан, смотря выше других, в небо, даря Повелителю преданность и любовь, искренне заполняющие её обжигающими волнами, и улыбаясь чуть надменно — её удел, как Султанши, и супруги их великого Падишаха. Желать любви искренней, трогательной, хрупкой до боли сердца, и до этой же боли пылкой — её удел, как женщины. Просто женщины.

На кромке покрытого льдом сердца: Валиде Султан

Смерть Селима, показалась ей камнем, что был излишне тяжёл, рухнувшим с плеч с громовым грохотом, столбом пыли и тысячью жертв. Ей стало легче, когда его лёгкие навсегда сдавило не подъёмным камнем, взгляд застыл в конечном стеклянном ужасе, а ранее горячее тело оледенело — вне жизни он не представлял никакой опасности, несмотря на всю будничную грозность, и мог лишь предстать перед Аллахом, и быть судимым в своих деяниях, как и все и каждый. Она любила его, как свойственно любить женщине, но между ним и сыном — выбрала последнего, чьё блестящее будущее непременно ознаменует эту эпоху в вечности. Сулейман стал Султаном, для этой империи десятым, и этим начал новую страницу-том истории, исписанную мелкими витиеватыми буквами, хранящими тайны времени, и, по мнению Валиде, дарящими вечную жизнь. Она вознеслась над всем гаремом, оставляя ранее соперниц, что и жить могли уже лишь в гаремных стенах, и соперников, неожиданно появившихся в постели Падишаха, далеко позади, становясь Валиде Султан всей империи — жизнь изменилась, стремительно перекрасившись другими тонами, на плечи легли совсем другие обязанности, а голову украсила тяжёлая корона. Гарем Султана Селима был распродан — женщин выдали замуж, или отвезли на невольничьи рынки, а мужчин, изнеженных и к ласкам привыкших, подарила иностранным правителям, что, в свою очередь, озолотили их казну, ведь ни одна женщина не сделает так приятно мужчине, как мужчина; гаремные комнаты стали домом для женщин Султана Сулеймана, единственным пристанищем на долгие годы, и забыли эпоху правления Селима Явуза, утонув в новых цветах, пёстрых коврах и украшениях.