— С этим не поспоришь, — отозвался его друг, повыше лэрда ростом, крепко сбитый мужчина с изувеченным лицом: одна сторона этого лица оставалась нормальной, а другая, с пустою, заросшей глазницей, была рассечена безобразным шрамом ото лба до подбородка и оставалась совершенно неподвижной так что даже говорил Айган, используя только один уголок рта.
Легкая крытая повозка подпрыгивала на каждой неровности дороги, заставляя лэрда сильнее стискивать зубы. Он повернул голову и посмотрел в лицо Лю Шен, руки которой были связаны за спиной. Девушка всё еще оставалась без сознания. Ее бесцеремонно бросили в повозку, точно мешок с мукой.
Хотя Ринальд и сознавал ее вероломство, он не находил в своем сердце ненависти к маленькой кхитаянке и был обеспокоен ее слишком затянувшимся обмороком. В конце концов, Лю Шен выполняла свой долг перед человеком, которому присягнула на верность, и не ее вина, по она не справилась со своей задачей.
Впрочем, как и он. Самозванец по-прежнему жив, здравствует и правит. Он, Ринальд, оказался скверным бойцом и не оправдал надежд тех, что служил законному наследнику трона.
— Айган, ты осуждаешь меня за то, что я не мог победить киммерийца?
— С ума ты сошел, приятель? Я ведь был там и видел, как ты сражался! Вот это была схватка. Ты сделал всё, что мог. Я бы и сам вряд ли крался лучше. К тому же, у самозванца был меч, пропивающий железо, а у тебя — самый обыкновенный. Если бы он не разрубил на тебе доспехи, я бы его прикончил, клянусь!
— А что Эвер? И братья?
— Никто не осуждает тебя, если ты об этом беспокоишься;— нарочито приподнято произнес Айган, но Ринальд уловил в его голосе напряжение. — Говорю же, ты настоящий герой.
— А… Дэйна? Дождаться не могу, чтобы обнять ее!
Айган остановил лошадей.
— Всё, лэрд, мы на месте.
— Так быстро? — удивился Ринальд. — Но до монастыря еще…
— Какой монастырь? Я привез тебя к себе. Ну, друг, давай-ка выбираться…
— Но почему… — снова начал лэрд.
Вместо ответа Айган позвал двоих слуг, которые бережно подняли Ринальда и понесли в дом.
— Подожди, Айган, сначала — Лю Шен, — потребовал гот. — Ее нужно привести в чувство.
— Приведу, не волнуйся, — пообещал его приятель. — Ты всегда думаешь о себе в последнюю очередь, — добавил он и пробормотал под нос: — И ох, как порою напрасно, парень.
* * *
— Они обежали? Как? Поверить, не могу! Ведь Эвер… — Ринальд приподнялся в сильнейшем волнении и тут же с глухим стоном откинулся на подушки.
— Да, скверная новость, но я должен был сказать тебе правду, не мог же я скрывать ее до бесконечности, — Айган сидел на краю постели и старался не смотреть лэрду в глаза. — Когда стало известно, что ты сдал бой киммерийцу и при том не погиб сразу, Эвер принялся орать, что под пытками ты всех выдашь, дело проиграно, и пора побыстрее уносить ноги. Дэйна отправилась с ним, прихватив все твои деньги, вырученные от продажи поместья, а остальные братья охотно составили им компанию.
— Кроме тебя, — бесцветно произнес лэрд.
— Ну, я не мог тебя бросить, — пожал плечами Айган, — Мы слишком много пролили крови вместе, и чужой, и своей. Я стал выяснять, жив ли ты и где тебя держат, и как только узнал, постарался вызволить. Ты бы сделал для меня то же самое, не сомневаюсь! Эти шакалы во главе с Эмиром подставили тебя, Ринальд, придется пришить. Ничего, мы сумеем отомстить, дай срок! А пока — ничего, проживем как-нибудь. У меня еще остались кое-какие сбережения, руки-ноги целы и голова на плечах имеется. Ничего! — ожесточенно повторил он. — И не в таких переделках бывали.
— Киммериец не отдал приказ пытать меня, — сказал Ринальд. — Но даже если бы он это сделал, я бы ничего не сказал.
— Я знаю, — кивнул Айган. — Конечно. Когда и Кхитае тебя держали в клетке и били каждый день, ты смеялся и плевал тем уродам кровью в лицо. А в битве за пограничный форт… если бы не ты, меня бы давно в живых не было!
При упоминании о Кхитае Ринальд вспомнил о Лю Шен.
— Где девушка? Как она?
— Очнулась. За ней присматривают.
— Она в порядке?
— Еще в каком. Кусается и царапается, как волчонок, — он усмехнулся. — Руку мне прокусила, стерва косоглазая. Ее счастье, что ты считаешь себя обязанным ей, а то бы…
— Не бей ее, — попросил Ринальд.
— Не бить? Не бить? Да ее убить мало!.. Ладно, не волнуйся, я пальнем ее не тронул. Я с бабами не дерусь.
— Айган? Ты бы не мог…
— Всё, что попросишь, — он изменил позу, усевшись вполоборота к лэрду и сочувственно поглядев, наконец, ему в лицо.
— Оставь меня. Я один хочу побыть.
— Как скажешь, — Айган поднялся. — Держись, солдат.
…Состояние друга тревожило его всё больше. В несколько последующих дней Ринальд почти не разговаривал и оставался совершенно ко всему безучастным, просто лежал, прикрыв глаза, отказываясь от еды. Айган вроде бы делал для него всё, как надо, менял повязки, заставлял понемногу пить, но всё было бесполезно — жизнь явно покидала лэрда. Он осунулся до неузнаваемости, на неподвижное лицо легли глубокие темные, почти фиолетовые, тени. Всегда такие живые глаза глубоко запали. То, чего не смогли сотворить физические страдания, сделало ясное сознание предательства тех, кому он так безоглядно доверял и ради кого пошел на смерть. Айгану невыносима была мысль, что это благородное, смелое и доброе сердце может вот-вот остановиться навсегда. Впервые на его памяти Ринальд отказывался бороться за свою жизнь, полностью утратив к ней интерес и волю.