Загробная жизнь дона Антонио - [3]

Матушка, несомненно, была права. И если бы Марина собралась в монастырь, она бы, без сомнений, стала аббатисой. Но монастырю ее не видать. Хоть Марину и сразу после торжественной встречи сэра Валентина отправили в свою комнату, готовиться к отъезду, она успела пройтись по замку и услышать много интересного. К примеру, что монастырь Святой Агнессы славится суровостью и отличным воспитанием для дочерей непокорных подданных короны. Девы там становятся тихими, послушными и богобоязненными. И чтобы такая ценная для короны личность, как Морвенна Лавиния Вудвилл, случайно не проехала мимо монастыря, ее будут сопровождать сразу четверо английских рыцарей, безусловно, верных сэру Валентину и королеве. Именно в такой последовательности – что показалось Марине немаловажным. Впрочем, то, что ее признали ценной, тоже. Значит, в словах сэра Валентина о плоде беззакония было больше бахвальства, нежели правды, и брак отца и матушки вовсе не признан церковью недействительным.

Что хорошо. Будет. Потом. Когда она вернется домой. А она обязательно вернется и не будет лить слезы. Это просто с кухни луком пахнет.

Луком пахло нестерпимо, так что Марина щурилась и украдкой промокала глаза платочком. Даже когда матушка пожелала ей доброй ночи, поцеловала в лоб и ушла вниз, в парадный зал, ужинать вместе с будущим супругом, а в дверь тихонько постучался Нед.

Открыв дверь, Марина молча прислонилась к широкой груди, пахнущей потом и железом, и бросила проклятый платочек на пол. Слезы полились рекой, дыхание прервалось и застряло в горле…

– Все будет хорошо, моя маленькая леди, – едва слышно пробасил Нед, подхватывая ее на руки и баюкая. – Все будет хорошо.

Не будет, хотелось сказать Марине, уже никогда не будет! Но голос не слушался, а слезы мешали дышать. Папы больше нет! А без него хорошо быть не может!..

Нед бормотал что-то успокоительное, гладил ее по волосам и качал на руках, как морской прибой. И голос его был похож на прибой. Так похож, что Марина уснула. Как-то сразу и незаметно, вовсе не думая спать. И проснулась ранним утром с четким пониманием: ее жизнь закончилась сегодня. И либо начнется новая, либо она умрет в монастыре Святой Агнессы, вдали от моря и родных зеленых холмов.

Глава 2, в которой благородный дон пытается героически погибнуть

Загробная жизнь благородного дона Антонио Гарсия Альвареса де Толедо-и-Бомонт, графа де ла Вега, началась около пяти часов пополудни десятого августа тысяча пятьсот… или тысяча шестьсот… не будем уточнять, года от Рождества Христова. С палящего солнца, радостно-деловитого ора по-английски и сладкой винной лужи под щекой. Странно, но боли он не чувствовал – вообще ничего не чувствовал, вместо привычных ощущений была легчайшая пустота! – хотя ясно помнил, как английский клинок задел по боку как раз перед тем, как что-то еще раз ударило его по голове и он умер.

«Каналья капитан, не поделился флорентийским трофейным, зря пропало». – Только он успел подумать какую-то чушь и скорее от растерянности попытался нащупать шпагу, как его за волосы грубо вздернули над палубой.

– Эй, Смолли, еще живой испа… – завопили позади надтреснутым басом.

Вопль оборвался на полуслове. Антонио Гарсия Альварес де Толедо-и… не будем утомлять тебя, достойнейший читатель сих строк, перечислением всех имен благородного дона, а назовем его просто, по-семейному: его светлость граф де Ла… э… то есть Антонио. Даже Тоньо – как называл его в приступах нежности отец и как кликала его в детстве нянюшка. Так вот, Тоньо намного быстрее, чем читаются эти строки, пнул англичанина в колено крепким испанским каблуком. Пнул он даже прежде, чем успел сосчитать количество «голых дьяволов» вокруг. Их было преизрядно, так что единственным разумным вариантом было бы притвориться покорным ягненком… Но этот вариант благородный дон не рассматривал в принципе. Как неблагородный, не достойный истинного идальго и не годный ни при жизни, ни тем более после смерти. Потому Тоньо попытался тут же обезоружить онемевшего от адской боли противника и рвануть… да хоть к ближайшему проклятому английскому пирату!

Увы.

То ли слава испанских сапог оказалась несколько преувеличена, то ли в матросы к каналье Моргану нанялся сам морской дьявол – не суть. А суть в том, что англичанин и не подумал выпустить волосы благородного дона – знатную, надо сказать, черную и вьющуюся по испанскому обычаю гриву, – и ни черта у благородного дона не вышло в смысле героически погибнуть – еще раз, уже окончательно, – прихватив на тот свет как можно больше врагов Испании. Вышло лишь заработать пинок тяжелой английской ногой пониже спины и совершенно неромантичный и негероический фонарь под глазом. Тяжелой английской рукой.

Тут бы нашему дону посетовать на некуртуазность английских пиратов и смириться перед тяжкой дланью судьбы, подвесившей его, как беспомощного кутенка, между жизнью земной и подобающим местом на том свете, но не тут-то было. Благородные доны так просто не сдаются!

Так что целых пять секунд дон потратил на обзаведение новыми синяками, а заодно наделением синяками и ссадинами проклятых пиратов, раз уж ни на что более серьезное был сейчас не способен. Справедливости ради стоит отметить, что пиратам досталось больше, ибо лягаться твердыми каблуками куда сподручнее, нежели босыми пятками, а оружия пираты не применяли – не лишаться же столь редкого на безлюдных океанских просторах развлечения, как живой пленник!