Зачёт - [6]

— Что я лиса или хорёк вонючий, чтобы мышковать?

— Это ты вонючий, а хорёк — достойный зверь. Но, если брезгуешь мышей ловить, то не лови. Только другого корма у меня не запасено.

Для взрослого волка даже десяток полёвок — на один глоток, но всё-таки, это мясо, тёплое и с кровью. Хар увлёкся безобидной охотой, напоминавшей игру, и на время потерял из поля зрения Серуня. Опомнился, когда от недальней деревни донёсся истошный крик, а ещё через полминуты звук выстрела.

Хара как подбросило. Что делать? Спасаться самому, бежать, что есть мочи, пока его не заметили на открытом пространстве, или пытаться выручать безнадёжного болвана Серуня? Ведь это из-за него поднялся шум и идёт стрельба. Ну, что ему понадобилось в деревне? Собаку схватил на глазах у хозяев? Больше, вроде, некого, даже куры в эту пору сидят под крышей. Должен же понимать, что последует звонок в охотхозяйство, а там уже разберутся, что орудуют людоеды, которых они так старательно ловят. Спрашивается, куда бежать после этого? У волка неутомимые ноги, а у людей автомобили, снегоходы, вертолёты и, главное, жгучее желание отомстить и уберечь своих близких от опасных хищников, вздумавших не просто нападать на людей, а, как сказал бы Серунь, кушать их.

Серунь вынырнул из засохшего бурьяна, заполонившего край поля. В зубах он волочил большой свёрток, перевязанный голубой лентой.

Волки не различают красный и розовый цвета, но голубой видят отлично.

— Что это? — потребовал Хар, уже зная ответ.

— Не дам! — рыкнул Серунь сквозь сжатые зубы. — Это моё. Я знаю, это будет последний зачёт.

— Дурень, что ты будешь делать голый в снегу?

— Деревня рядом, дойду и отогреюсь.

— Тебя там дрекольем встретят. Ты же у них ребёнка украл!

— Небось, не встретят. Я же стану человеком. Они на тебя подумают. А ты сбежишь. Ты же умный, сумеешь уйти.

— Вот как? А ну положи ребёнка!

— Моё! Это мой зачёт.

Хар прыгнул, клацнул зубами, и трусоватый Серунь не успел отпрянуть. А может, ему помешал укутанный в ватное одеяло свёрток. Удар клыков получился не показательный, как учат невежу, а боевой, в полную силу.

Пасть наполнилась кровью, в голове набатно прозвучало: «Зачёт!»

Надо же, получить зачёт за поганого Серуня, который ни волком, ни человеком не мог быть.

Серунь повалился на бок, бестолково забил лапами. Свёрток, перемазанный Серуниной кровью, выкатился из разинутой пасти на снег. Пятна волчьей крови на ватном одеяле казались чёрными. От толчка малыш проснулся и заплакал.

Хар ухватил свёрток — ну, ватное одеяльце, держись, сберегай хозяина! — намётистой рысью помчал к деревне, откуда доносился женский вой. У крайней избы валялась перевёрнутая коляска, а рядом билась на снегу женщина. Не переводя дыхания, она выла смертным воем. Что ей ещё оставалось? Муж с берданкой бегает по роще, надеется на что-то, а на что надеяться матери? Только выть возле осиротевшей коляски.

Плач украденного сына женщина различила издали. Подняла безумное лицо, уставилась на набегавшего Хара. Уж ей-то пятна крови виделись красным. Но раз ребёнок плачет, значит — жив.

Хар подбежал вплотную, едва ли не в руки сунул запелёнатого младенца. Выдержало ватное одеяльце, это тебе не новомодный конвертик! Женщина вцепилась в драгоценный кулёк, а Хар с удвоенной силой пустился бежать.

Теперь родителям будет не до звонков в МЧС, и за это время надо успеть уйти. А охотники пускай разбираются с остывающей тушей Серуня.

Сейчас надо пересечь луг, где Хар так неудачно покушал полёвок, и спрятаться в лесополосе. По шоссе, как назло, косяком идут контейнеровозы, ну да ничего, не вечно же они будут выхлопом вонять. Главное, пересечь луг так, чтобы никто не понял, куда ушёл сбежавший волк.

В роще грохнул выстрел, бок ожгло болью. Хар споткнулся, встал было, попытался бежать, будто ничего не случилось, но задние лапы отказались повиноваться. Хар покатился кувырком, пополз. Встать так и не удалось. И, вроде, не слишком больно, болевой порог у волка — о-го-го какой! — но жжение в боку лишило ноги силы.

Хар извернулся, достав кровавое пятно, крошечную ранку, не дающую бежать, вцепился зубами в собственное тело, не понимая, что губит себя окончательно. Рванул, что есть силы, как лишь лося рвал во время большой охоты. Жарко хлынула кровь, его собственная, живая, сладкая и солёная одновременно.

«Зачёт!» — рухнуло сверху.

Нет, только не это! То есть, пусть будет зачёт, но не последний, не двенадцатый! Сейчас стрелок приблизится и вместо волка увидит голого человека, с огнестрельным ранением. А волк тоже есть, валяется неподалёку на поле, и клочья ваты застряли у него в зубах, но никакой жакан в него не попадал. Кого, спрашивается, застрелил отец не погибшего ребёнка? Он будет доказывать себе и людям, что стрелял в зверя. А в кого попал? И куда дел одежду убитого? Можно говорить что угодно, но колесо зла начнёт раскручиваться заново. Нет уж, в волка стрелял, волка убил. А ликантропы, вервольфы, волкулаки и прочие сказки должны оставаться в сказках.

Во время полусонных днёвок Хар отчаянно пытался размышлять о своём положении. Жить в волчьем обличим и не охотиться, не убивать зачётную добычу — невозможно. Звериная ипостась сильнее смутного воспоминания о том, что когда-то был человеком. Волк из сил рвётся, стараясь пролить зачётную кровь и вернуть человеческий облик. Но и жить человеком после всего, что было, тоже невозможно. Оставалась одна мечта — умереть человеком. Но теперь на смену волчьей мечте пришло единственное человеческое желание — умереть волком.