Зачёт - [2]

— Да ну, не понимают они ничего.

— Это ты ничего не понимаешь, а они понимают всё. Держат тебя до поры до времени на мясо.

Хар многозначительно указал на старую волчицу. Мать, бросив пирующих, подошла к раненому волку, которому рог распорол брюхо. Кишки вывалились наружу, но волк был ещё жив. Мать принялась вылизывать изувеченного волка, словно новорожденного детёныша. Тот тихо заскулил, замер, прикрыв глаза. Выждав миг, мать резким движением разорвала горло, прекратив мучения одного из своих сыновей.

— Думаешь, с тобой поступят лучше? — Хар фыркнул презрительно и вернулся к трапезе. Невкусно, но, чтобы жить, надо есть.

Несколько суток стая не тронется с места, волки будут отдыхать и отъедаться. Далеко не каждый год удаётся завалить большого лося. Съедены будут также и двое своих погибших. По весне на поляне останутся валяться изгрызенные кости и клочья серого волоса — поди, определи — чьего. Случайный охотник или грибник найдёт валяющиеся рога, сброшенные в самый момент смерти, и, надрываясь, попрёт ценную находку домой или на продажу, ничуть не задумываясь о том, что здесь произошло в начале зимы.

Если прежде волки неутомимо гнали лосей, то теперь они спали сутки напролёт с перерывами на еду. Скоро снова начнётся погоня за травоядными, а пока надо набираться сил.

Незадолго до рассвета Хар растолкал Серуня.

— Спать хочу! — пытался отбрыкаться тот, но от Хара не отбрыкаешься, пустить в ход зубы он готов всегда. Ухватит за шкирятник и начнёт трясти. Пришлось вставать и брести за неугомонным волчарой. Остальные волки не обратили внимания, что двое товарищей куда-то отправились. Волки народ свободный, никто пришлых в стаю не приглашал, никто уходящих не держит. Иное дело, что зимой в одиночку даже сильный волк пропадёт запросто, поэтому за стаю держатся крепко.

— Куда идём? — скулил Серунь.

— К холмам. Сегодня пятница, должны лыжники приехать.

— Ты что, помнишь, что такое пятница, и когда она бывает?

— Я помню, когда время настоящей охоты. И брать надо тех, кто приедет первым. Полсотни человек тебя палками забьют.

— Полсотни это сколько?

— Много. Тебе столько не съесть. Так что, иди и помалкивай.

Конец ноября или уже декабрь, ни Хар, ни Серунь этого не знали. Видели, что заря во тьме холодной встаёт всё позднее, снег лёг прочно и до весны уже не сойдёт. Это в городе, чуть ослабнут морозы, начинается оттепель и слякоть. В лесу от внезапного тепла только шкура мокнет, а это похуже самого трескучего мороза. Зимами народа в лесу мало, разве что охотники, которые волчий след от собачьего отличают, так что нападать на них опасно. Трудное время: ни грибников в бору, ни купальщиков на озёрах. Только и есть радости, что лыжники, которых влечёт на холмы близ большого озера. Туда и потянули в предутренней тьме Хар с Серунем. Нормальные волки такое место за семь вёрст обходят, а что делать ликантропу? Не добудешь человека, так и останешься непонятно кем.

Хар собирался пока не рассвело, провести разведку, присмотреть, откуда лучше нападать, и куда отходить потом, независимо от того, чем закончится нападение. Но уже издали по глазам ударил яркий свет. Серуня хотел немедленно бежать, но Хар коротко рыкнул и смирил нестойкого напарника. Волки, когда надо, умеют переговариваться тончайшим, почти неслышным ультразвуком. Но менее убедительным такой приказ не становится; Серунь против воли, пополз вслед за Харом.

На холме, неподалёку от того места, где начиналась лыжная трасса со спуском, ведущим прямиком в незамёрзшее покуда озеро, светился подвешенный на жердине светодиодный фонарь. Рядом стоял автомобиль. Когда-то Хар с полувзгляда определял марку внедорожника, но теперь не мог вспомнить ничего. Хорошо, что помнил слово автомобиль, а не бибика. Ещё с одной стороны утоптанная площадка ограничивалась подогнанным компером. В круге света возились четыре человека: двое мужчин и две девушки. Один из мужчин разжигал костёр, второй собирал переносной мангал. Женщины выставляли закуски: огурчики, помидорчики, зелёный лучок и прочие неинтересные волкам вещи. Четыре пары лыж были воткнуты в снег, подальше от огня, и было неясно, когда до них дойдёт очередь и дойдёт ли.

— Я беру рыжего, а ты второго, — распределил роли Хар.

— У него топор!

— И что? Ты топора боишься? Хорошо, я беру того, который с топором, а ты — рыжего. Разобраться с ним быстро, а потом, пока не спохватились, брать женщин. И чтобы крика не было. Всё понял? Давай, живо!

Трудно сказать, что видит человек в свой последний миг. Но в любом случае, сделать хоть что-то, чтобы защитить себя, он не может. Наверное, мужик с топором был силён и спортивен, но применить свою силу он не успел, во всяком случае, Хар не заметил никакого сопротивления. От первого же толчка голова послушно запрокинулась, подставив тонкое, беззащитное горло. Хлынувшая кровь была горячей и ароматной. Под черепом у Хара, в самой глубине, полыхнуло слово: «Зачёт»!

Хар глотнул крови, с трудом оторвался от умирающего и мгновенно огляделся. Можно было и не оглядываться: многоголосый вопль ужаса заменял всё. Рыжий парень был невредим, он успел вскочить в джип и теперь поспешно старался завести мотор. Что он хотел: бежать или сбить волка машиной, Хар не разобрал, да и не старался разбирать. Серунь, вопреки указаниям, накинулся на одну из женщин, и вместо того, чтобы быстро покончить с ней, принялся жрать её живьём, даваясь обрывками лыжного костюма. Вторая женщина заперлась в кампере и что-то кричала в телефон, размахивая зажатым в свободной руке баллончиком.