Зачем России Европа? - [58]

"Две русские идеи"

"Золотой век русского национализма"

"История русской идеи. Третья статья цикла"

"История русской идеи. Новая статья цикла"

"Русская идея и Путин"

"Патриотическая истерия"

"Рождение панславизма. Часть I"

РОЖДЕНИЕ ПАНСЛАВИЗМА

Часть вторая

Нельзя сказать, чтобы либералы отнеслись к Николаю I после его кончины дружелюбно. Иван Сергеевич Тургенев, например, назвал его царствование «своего рода чумой». Было презрение, была ненависть. Но все это не шло ни в какое сравнение с безжалостной кампанией развенчания, которую развернул против памяти покойного государя консервативный политический класс России, ее, если хотите, «номенклатура». Отметился даже такой умеренный консерватор, как А.В. Никитенко. «Главным недостатком этого царствования, -- писал он, -- было то, что все оно было ошибкой». Подробности антиниколаевской кампании зафиксированы в дневнике

А.Ф. Тютчевой, влиятельной фрейлины новой императрицы.

Конечно, Анна Федорона была девушкой экзальтированной, но она превосходно знала ситуацию изнутри – как при дворе, так и в обществе. Нет, касалась «номенклатурная» критика вовсе не того, что Николай так и не удосужился освободить крестьян или отменить введенные им 11 цензур. О другом шла речь: Обвиняют его в чисто личной политике, которая ради удовлетворения его собственного самолюбия, ради достижения европейской славы предала наших братьев, православных славян, и превратила  в полицмейстера Европы государя, который должен был возродить Восток и церковь.

Суть обвинений, если очистить их от риторической шелухи, была проста, Обособив Россию от Европы морально, Николай слишком долго не решался обособить ее и политически. Это все равно, как если бы Путина после смерти обвинили, что морально отрезав Россию от цивилизованного мира, окунув ее в купель православного фундаментализма, он продолжал играть в игры с Большой Восьмеркой -- вместо того, чтобы вместе с изборцами создать собственную Евразийскую восьмерку, в которой Россия доминировала бы, как некогда СССР. Предупреждал ведь его А. Г. Дугин, что «Россия в рамках РФ является не только недостаточным геополитическим образованием, но и принципиально ложным решением вопроса». А правильное его решение должно исходить «из сугубо имперского понимания исторической миссии России, которая либо должна стать самостоятельным автаркийным континентом, либо отклониться от своего исторического предназначения».

М.П. Погодин, хотя и понятия не имел полтора столетия назад о таких мудреных словах, как «автаркийный», тоже ведь, как мы помним, поучал Николая по поводу «исторического предназначения России», разве что не евразийского, а славянского. Но меняется ли от этого суть? Речь-то в обоих случаях об одном и том же, о реставрации сверхдержавности. Так или иначе, всякому, кто хоть просмотрел первую часть этой статьи ясно, с чьего голоса пела после смерти Николая «номенклатура». Вот как суммировала ее идеи та же Тютчева:

Николай считал себя призванным подавить революцию.Но он ошибался относительно средств, которые нужно было для этого применить.Он пытался гальванизировать тело, находящееся в стадии разложения –- еретический Запад – вместо того, чтобы дать свободу прикованному цепями, но живому рабу – славянскому и православному Востоку, который, сохранив традиции веры и социального строя, призван внести в мир живое искупительное начало.

В результате, объяснялось, «Россия сбилась с пути». Исправить эту роковую ошибку мог только РЕВАНШ. А каким еще, спрашивается, мог быть новый консенсус «номенклатуры» в фантомной фазе наполеоновского комплекса? Так или иначе, согласно этому консенсусу, предстояло отныне России добиваться реставрации столь бездарно растраченного царем-неудачником сверхдержавного статуса.

К ВОПРОСУ О КОНСТИТУЦИИ

Так переживала изгнание России со сверхдержавного Олимпа ее «номенклатура».   Проблема была лишь в том, что большинство образованного общества, в особенности студенческая молодежь, всех этих душераздирающих страданий и грандиозных планов попросту... не заметило. У него были свои заботы. Это правда, что поначалу ненависть к николаевскому ancien regime и впрямь сплотила страну на короткое историческое мгновение. И – трудно удержаться от сравнения – уж очень это было похоже на бушующий вал антикоммунизма, сплотивший на мгновение Россию 130 лет спустя, в конце 1980-х. Только героем той, старой России, ее Борисом Ельциным, если хотите, был молодой царь, еще не освободитель, но уже отвергший вместе со своим народом старый режим. На этом, впрочем, сравнение кончается.

 Тогдашняя «номенклатура» мечтала не о собственности, но о сверхдержавности, а общество ожидало от своего героя не европейского уровня жизни, но конституции. Позиция общества выглядела логичнее. Подобало ли в самом деле новой России оставаться единственным самодержавным монстром в конституционной Европе, если и диктаторы, как Наполеон III или Бисмарк, понимая, что, как гласила максима графа Гейдена, «единственный способ сохранить монархию – это ее ограничить», предпочли всеобщее избирательное право? Тем более, что все, о чем 30 лет назад только шептались в тайных обществах декабристы, провозглашалось теперь их наследниками публично? По свидетельству К.Д.Кавелина, который знал в этих делах толк, «конституция – вот что составляет теперь предмет мечтаний и горячих надежд. Это сейчас самая ходячая и любимая мысль общества».