Зачем России Европа? - [55]

www.diletant.ru

www.diletant.ru

www.diletant.ru

www.diletant.ru

www.diletant.ru

www.diletant.ru

РОЖДЕНИЕ ПАНСЛАВИЗМА

Часть первая

На протяжении трех десятилетий, с 1825 по 1855, внешняя политика России диктовалась, как ни парадоксально это звучит, мятежом декабристов. Точнее травмой, которую перенес в день мятежа ее демиург Николай I. А поскольку он был совершенно убежден, что «безумие наших либералов» нагрянуло с Запада, откуда же еще, то миссию свою видел он в искоренении революции в самом ее логове -- в либеральной Европе.

Тем более важным казалось это царю потому, что был он необыкновенно тщеславен. Лавры старшего брата, победителя Наполеона, не давали ему спать. Он тоже мечтал о блистательных победах, о прозвище Агамемнона Европы и титуле Благословенного в России. Имея в виду, однако, что место великого корсиканца заняла в его время в качестве возмутителя спокойствия именно Революция, то единственной для него возможностью сравняться с покойным братом могла стать лишь одержанная под его водительством победа над этой революцией. Так все сошлось – и травма на Сенатской площади, и царское тщеславие.

Федор Иванович Тютчев очень точно сформулировал для Николая эту миссию: «В Европе только две действительные силы, две истинные державы – Революция и Россия. Они теперь сошлись лицом к лицу и завтра, быть может, схватятся. Между той и другой не может быть ни договоров, ни сделок. Что для одной жизнь, для другой смерть. От исхода этой борьбы зависит на многие века вся политическая и религиозная будущность человечества.

НЕВЫПОЛНИМАЯ МИССИЯ

Глядя из XXI века, мы ясно видим, что миссия, приснившаяся Николаю и экзальтированным идеологам его режима была невыполнима. Больше того, признать свое поражение пришлось ему, как мы увидим, еще при жизни. Но тогда, в 1830-е, это было совсем неочевидно. В конце концов Россия была после победы над Наполеона европейской сверхдержавой. И ничего невозможного не было, казалось, для ее государя. Так прямо и писал второй выдающийся идеолог режима Михаил Петрович Погодин. Вот образец.

Спрашиваю, может ли кто состязаться с нами и кого не принудим мы к послушанию? Не в наших ли руках судьба мира, если только мы захотим решить ее? Что есть невозможного для русского Государя? Одно слово – целая империя не существует; одно слово – стерта с лица земли другая; слово и вместо нее возникает третья от Восточного океана до моря Адриатического. Даже прошедшее может он изворотить по своему произволу: мы не участвовали в крестовых походах, но не можем ли освободить Иерусалим одной статьей в договоре? Пусть выдумают русскому Государю какую угодно задачу, хотя подобную той, кои предлагаются в волшебных сказках. Мне кажется нельзя изобрести никакой, которая была бы для него трудна, если бы только на ее решение состоялась его высочайшая воля.

В еще большей степени, чем Тютчев, выражал тогда Погодин общее мнение, дух эпохи, если хотите. Мало кто не согласился бы с ним в тогдашней Европе и тем более в России. Но и Погодину было не угнаться за поэтическим воображением своего соперника. Вот тютчевская картина будущего России.

Лишь два факта могут заключить на Западе революционное междуцарстие трех последних столетий. Эти два факта суть:

1)окончательное образование великой православной империи, одним словом, России будущего, осуществленное поглощением Австрии и возвращением Константинополя;

2)воссоединение двух церквей, восточной и западной. Эти два факта, по правде сказать, составляют один: православный император в Константинополе, повелитель Италии и Рима, православный Папа в Риме, подданный императора.

Короче, пробил, наконец, для России час Третьего Рима. Буквально. И закружились головы... Погодин аккуратно резюмировал: «Русский Государь теперь ближе Карла V и Наполеона к их мечте об универсальной империи. Да,будущая судьба мира зависит от России. Какая блистательная слава! Россия может все,чего же более?

Можно, конечно, спорить, о чем именно свидельствовало это полубезумное фанфаронство самых влиятельных идеологов режима, о славе России или о ее ... болезни. Владимир Соловьев не сомневался. «Россия больна, -- писал он – и недуг наш нравственный». Я как ученик Соловьева не только разделяю его мнение,но и назвал эту болезнь в трилогии по имени: «наполеоновский комплекс России» (еще одно добавление к нашему терминологическому лексикону). Бесспорно, однако, что началось все это в николаевское тридцатилетие и началось именно потому, что Россия твердо тогда, казалось, восседала на сверхдержавном Олимпе. Но об этом придется подробнее.

НАПОЛЕОНОВСКИЙ КОМПЛЕКС

Речь тут, собственно, не о какой-то специально русской, но именно о европейской болезни (это еще раз подтверждает, что Екатерина была права и даже в болезнях своих оставалась Россия державой европейской). И вообще называю я ее так лишь потому, что самым ярким ее примером – и жертвой – была Франция.

Удивительно, право, как Наполеон, гениальный во многих отношениях человек, не понимал тщету своей кровавой перекройки Европы. Да, он стал хозяином континента. Но очевидно ведь было, что даже в лучшем для него случае развалится после его смерти вся эта гигантская постройка, как карточный домик. И к чему тогда его триумфы? Тем более, что заплатить за них пришлось страшно: целое поколение французской молодежи полегло на европейских и русских полях. Во имя чего? Что осталось от всей этой помпы,кроме безымянных могил неоплаканных солдат в чужих, далеких краях?