Зачарованный апрель - [43]

— У меня был восхитительный день, — снова начала миссис Уилкинс. Ее глаза сияли от восторга.

Крошка опустила взгляд. «Ох, — подумала она, — сейчас начнутся излияния».

«Как будто всем интересно, как она провела день», — миссис Фишер все внимание обратила на свою тарелку.

Собственно говоря, как только эта особа начинала говорить, миссис Фишер каждый раз делала вид, что очень занята. Таким образом она демонстрировала, что решительно не одобряет поведения молодой женщины. Кроме того, она хотела заранее быть готовой ко всему, потому что это создание было непредсказуемо, и никто не мог знать, что оно выпалит в следующий момент. «Например, она явно обращалась ко мне, когда говорила о мужчинах, — подумала миссис Фишер. — И что это все значило? Лучше не гадать». В этот момент она обратила внимание, что леди Каролина снова потянулась к графину с кьянти и налила себе в бокал вина, уже во второй раз за вечер. Старая леди заметила, что миссис Арбитнот тоже видела это и тоже неодобрительно хмурится.

Миссис Фишер считала эту женщину вполне респектабельной и радовалась, что у нее с ней схожие взгляды на важные вещи. Как с одобрением заметила старая леди, сама миссис Арбитнот пьет только воду. Ее подруга тоже, надо отдать ей должное, ни разу за все время ужина не прикоснулась к вину. Миссис Фишер считала своим долгом обо всех судить по справедливости, поэтому отметила эту черту. В ее время молодые женщины вообще не пили вина: это считалось неприличным. Другое дело, женщины в возрасте, — они могли позволить себе кое-что, только для поддержания сил. Миссис Фишер отдавала должное вину, но с разумной умеренностью: по бокалу на каждое новое блюдо. Она считала, что в таком возрасте ей было бы полезно выпивать и по два бокала, но не собиралась показывать такой пример девушкам, которые и без того не могут остановиться, когда положено.

— Вам это очень вредно, — сказала миссис Фишер, обращаясь к леди Каролине. Восторженные излияния миссис Уилкинс были прерваны на полуслове.

По всей вероятности, молодая леди не расслышала, что ей сказали. Она продолжала прихлебывать вино, опершись локтем на стол и прислушиваясь к рассказу умолкнувшей было миссис Уилкинс. Пожилая леди вдруг осознала смысл сказанного миссис Уилкинс и не поверила своим ушам: «Она сказала, что пригласила сюда мужчину?»

Судя по тому, что женщины упомянули имя, так оно и было. Впервые за то время, что они провели в замке, миссис Фишер прямо обратилась к миссис Уилкинс.

Дело в том, что она была шокирована. В свои шестьдесят пять лет она могла примириться с любым женским обществом, но смешанная компания — это совсем другое дело. Миссис Фишер не собиралась потакать тому, что во времена ее юности считалось вопиющей безнравственностью, и не хотела, чтобы из нее делали посмешище. Во время первой беседы в Лондоне никто не сказал ни единого слова о мужчинах. Если бы миссис Фишер знала, что дойдет до этого, она ни за что не согласилась бы приехать.

— Как его фамилия? — спросила она, решительно вмешиваясь в разговор.

Миссис Уилкинс повернулась к старой леди с выражением легкого удивления на лице и ответила:

— Уилкинс.

— Уилкинс?

— Да.

— Такая же, как ваша?

— Да.

— Вы родственники?

— Не по крови.

— Так кто же он вам?

— Муж.

Миссис Фишер снова опустила глаза. Она просто не могла спокойно слушать миссис Уилкинс. Она сказала «муж» так, как будто их было несколько. «Почему бы ей не сказать „Мой муж“, как говорят все?» — спросила себя старая леди.

Кроме всего прочего, миссис Фишер считала обеих хэмпстедских дам вдовами, сама не зная, почему. Ей казалось, что их мужья погибли на войне, возможно, потому, что до сих пор о них не было сказано ни слова: «Как она сказала, родственник, но не кровный! Что за отношение… Я читала у Рёскина… или нет, это было в Библии, что человек должен оставить отца и мать и прилепиться к супругу. Это значит, что женатые люди гораздо ближе, чем просто родственники. Если родители ничто для мужчины по сравнению с женой, то тем более для женщины не должно существовать никого, кроме мужа».

Сама миссис Фишер не смогла выполнить библейские заветы, потому что ко времени ее знакомства с будущим супругом ее отец и мать уже умерли, но наверняка их оставила бы ради мистера Фишера, будь это возможно. Поэтому разговор о кровном родстве казался ей ужасно глупым.

Ужин был превосходным. Констанца не пожалела ни сливок, ни яиц, решив, что будет вести хозяйство как хочет, а в конце недели просто выставит счет. По опыту она знала, что англичане никогда не спорят и смотрят только на итог, не вдаваясь в частности.

Кто будет хозяйкой в замке на ближайший месяц — так и не выяснилось, и она собиралась занять это место сама. Ужин был приготовлен так, как Констанца считала нужным, и получился отменным. Однако четыре дамы были так заняты разговором, что не заметили этого. Даже миссис Фишер, для которой хорошая еда всегда была на первом месте, не обращала внимания на то, что ест.

Это говорило о том, что пожилая леди была совершенно выведена из равновесия.

Основная причина, по которой она не хотела, чтобы в доме появился мужчина, заключалась в леди Каролине. Опыт показывал, что при виде ее чудесного личика (оно раскраснелось от вина и стало еще привлекательнее) любой джентльмен потеряет рассудок. Не было ничего, что миссис Фишер ненавидела больше, чем зрелище взрослого, положительного человека, глупеющего при виде молодой вертихвостки. Даже мистер Гладстон, известный политик, при виде леди Каролины потерял бы присутствие духа.