Зачарованные тайной - [36]

Точно такой же выбор стоял перед Сингхом. Однако видение этого человека отличалось от того, что предстало глазам индуса, Да и когда наступил решающий миг, герой моей истории не спасовал. Он вернулся к пещере с твердым намерением дать себя съесть, вошел туда и увидел в глубине Дорджи Джигсдже[64], тибетскую разновидность индийского Бхайравы. Душевное потрясение, вызванное образом Великого и Ужасного, внезапно положило конец видению, или бреду, как бы мы ни соизволили величать это явление.

Сцены, описание которых заняло довольно много времени, промелькнули в моем уме за считаные минуты. Господин Мюррей смотрел на меня в упор, ожидая совета. Я приняла решение. Мне было совестно использовать в качестве подопытного кролика человека, чье душевное равновесие уже и так было нарушено; на мой взгляд, риск был слишком велик.

Я также не сочла уместным грубо задевать чувства моего собеседника, полагая, что это лишь заставило бы его настаивать на своем. Я посоветовала Мюррею немного отдохнуть на одном из курортов в Гималаях, что позволило бы ему привыкнуть к очень своеобразной атмосфере этих гор. Затем он мог бы по своему усмотрению посетить некоторые места, испокон веков слывущие у индусов священными, и ощутить на себе их потенциальное воздействие.

— Поймите же, — сказала я ему, — галлюцинации, как и сновидения, обладают смыслом лишь для тех, у кого они возникают. И те и другие являются следствием индивидуальных причин, связанных с конкретными людьми. Между этими явлениями и местом, где они происходят, не обязательно существует связь. Сомнительно, чтобы вам, чья личность отличается от личности Сингха, удалось лицезреть то же самое, что видел он... грезить так же, как он. Если вам даже покажется, что вы пережили невероятное приключение, о котором он рассказывал, то, скорее всего, это будет объясняться самовнушением, основанным на воспоминании о рассказе, который так сильно вас взволновал.

Итак, я попыталась отговорить Мюррея от поисков, которые в его физическом и душевном состоянии могли привести к роковому исходу. Что же касается возникновения более или менее одинаковых явлений, якобы повторяющихся в некоторых местах, то я слишком долго странствовала по высокогорьям Гималаев и Тибета, чтобы позволить себе утверждать такое.

Какой же причине следует приписать подобные странные случаи? Я слышала множество версий, но ни одна из них не удовлетворяет меня вполне. Как тут не вспомнить, что «и в небе, и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио»[65].

Господин Мюррей был разочарован моим слишком «рассудочным» приемом. Он явно ожидал, что я приду в восторг от его рассказа; ему хотелось, чтобы я разделила его точку зрения и попросила его разыскать пещеру, где Бхайрава является среди останков своих жертв, готовый снова и снова пожирать людей.

Господин Мюррей принадлежал к великому множеству духовных авантюристов, жаждущих отыскать «благословенные острова» или участвовать в зловещих ритуалах, предшествующих Высшему Знанию; все эти люди стремятся распространить свои субъективные реакции на наш материальный мир.

Уходя, мой гость обещал не терять со мной связи, но я поняла, что это обычная дань вежливости с его стороны.

Я так и не узнала, что стало с этим человеком.

Случай господина Мюррея оказался необычным и на редкость драматическим, но сколько еще несчастных, которых я знала, были одержимы столь же страстным желанием отыскать то или иное волшебное место, где обитают божества, происходят чудеса и всевозможные загадочные явления. Порой это были совсем простые люди; их поведение, способное удивить наших современников, живущих на Западе, оставалось незамеченным среди индусов, предрасположенных к религиозным странностям в силу тысячелетних традиций.

Я не считаю себя вправе осуждать или высмеивать этих чудаков — «белых ворон», ибо почти вся моя жизнь состояла из поступков, именуемых большинством людей «странностями». Я не оправдываюсь, а скорее, наоборот, склонна этим гордиться. Двигаться всю жизнь по прямой дороге, пролегающей между высокими пологими горами, — это значит не лучшим образом распорядиться днями, дарованными нам Судьбой, в то время как те же дни могут засиять, если взобраться на гору, чтобы вольно бродить по венчающему ее плоскогорью.

В наше время часто говорят о «неприспособленных к жизни», вкладывая в эти слова уничижительный смысл. Между тем разве «типичный приспособленец», вполне одомашненное животное, может служить достойным примером для людей, способных сравнивать и оценивать степень удовлетворения, которое они в состоянии получить в рамках общепринятого либо вне этих рамок? Вероятно, стоит задать себе этот вопрос.

Когда я узнала о случае, о котором собираюсь сейчас поведать, мой образ жизни был в высшей степени необычным. Я жила отшельницей в пещере, расположенной на высоте 3900 метров на одном из северных хребтов в Гималаях. Моя пещера выходила на крутой откос, возвышавшийся над горным цирком, в глубине которого лежал огромный ледник. Место было совершенно диким. Выбраться из него можно было лишь по узкой тропе, вьющейся по горному отрогу и соединяющейся несколькими километрами дальше с безлюдной дорогой для погонщиков мулов, что ведет к близлежащему перевалу высотой примерно 5000 метров, откуда открывается вид на бескрайние пустынные плоскогорья тибетского юга. Двигаясь в противоположном направлении вниз, можно было выйти километров через двенадцать к небольшому селению. Тибетцы в нем зимовали, весной засевали поля, а летом перебирались со стадами яков на высокогорные кочевья.