Забыть Палермо - [87]

Как мне хотелось с ней поспорить!

Что это за мания у нее все делить по категориям, считать важной сущую ерунду. Вдруг она заявляет, что ресторан княжества Лихтенштейн «безумно интересен». Слово «интересен» говорится с улыбкой, похожей на реверанс в честь маленького княжества и его монархов. Пусть будет так. Ресторанчики «Теленочек Жаклины» пли «Яблочное суфле у Жозефа» она описывала, как «более французские, чем сыр «камамбер», или «ужасно парижские». И это мне было безразлично. Но оленье жаркое без костей, которым она наслаждалась в ресторане «Габсбург», мне опротивело еще и потому, что она не переставала говорить о нем. Некоторые слова на нее действовали с невероятной силой. Она и произносила их особо, как будто это были слова не только звучные, но еще и вкусные. На этот раз совсем не олень показался ей вкусным словом, но «Габсбург». Почему? Ведь не Карла Пятого она ела там. Это меня безмерно раздражало. Но разве говорят о таких пустяках? А кроме того, любые возражения вызывали у нее слезы. Пришлось молчать.

Я ожидала перелома, а это было связано с Италией…

* * *

Когда я увидела Кармине у порога дома, я его едва узнала. Он сидел верхом на стуле, сдвинув шляпу на затылок, и курил. Вот уж не представляла себе, что здесь его встречу. Я только собралась выразить свое удивление, как он спросил:

— Вы что здесь делаете? Давно мы не виделись.

Я рассказала о нашей ресторанной анкете и почему я появилась тут, на Малберри-стрит.

— А ваша подруга? — спросил он меня.

— Мы встретимся вечером. Мне захотелось побыть одной, провести здесь целый день.

Он сказал, что попал сюда случайно, да притом в черном костюме.

— Не приходилось носить черные ни разу.

Оказывается, Кармине участвовал в похоронах одного почтенного старика. Все надо было устроить как можно лучше, в старых традициях. Вот почему на нем черный костюм.

— Здесь это не принято. Но ради него — другое дело. Сегодня у нас грустный день.

— Он ваш родственник?

— Нет.

Кармине перевел разговор на другую тему и спросил меня, что я буду здесь делать.

— Мне нужно подготовить материал к очерку в журнале, — ответила я. — Это хороший повод, чтоб пройти до китайского квартала.

Я рассказала ему, что мне надо описать не только рестораны, где мы были с Бэбс, но также и окрестные кварталы, их атмосферу — словом, внести, по выражению Флер Ли, «нотку экзотики».

— С этакой женщиной, наверное, нелегко встречаться каждый день, — сказал Кармине. Он стоял, опираясь на спинку стула, и мы беседовали.

— Она была не в форме в тот день, когда вы ее видели, — сказала я. — Это выглядело пренеприятно. Но на работе, уверяю вас, она молодец. Такие способности, как у нее, не у всех бывают!

— Возможно, — сказал Кармине, — и тем не менее… Пить начинают с малого, но кончают в канаве. Женщину, которая пьет, трудно от этого отучить. Ужас берет при виде таких. Смириться с этим невозможно.

Я сказала, что знаю о его беде. Кармине удивился, помрачнел и глядел на меня сквозь свои дымчатые очки, будто впервые видел.

— Жизнь, — сказал он грустно.

А почему бы не признаться, что я многое знаю о нем, слышала о том, с чего он начинал карьеру, может, задать ему несколько вопросов? Нет, не стоит.

Кармине закурил другую сигарету и улыбнулся, как будто подумал совсем о другом.

— Вы уже здесь бывали?

— Нет, ни разу. Флер Ли не любит, чтоб бездельничали.

— Может, присядете? Так будет удобней.

Я согласилась, и он крикнул по-английски:

— Чезарино! Стул!

Подошел старый официант в белом пиджаке, мягких домашних туфлях. Он спросил, приготовить ли завтрак, хозяин велел узнать. Кармине объяснил мне, что хозяин — это его отец, а ресторан, у входа в который мы сидим, так и называется «У Альфио». И повторил:

— Альфио — это имя моего отца.

Снова мне хотелось сказать: «и это я знаю». И все же я опасалась сделать бестактность.

Теперь, когда мы уже сидели рядом, я рискнула задать вопрос. Ведь я уже второй раз встретила его сидящим на улице. В Нью-Йорке не увидишь людей, сидящих на крыльце своего дома. Часто ли он так делает, желая подышать свежим воздухом?

— Никогда, — сказал Кармине. — Но сегодня день необычный. Странно, но это так. — Переменив опять тему, он спросил: — Вы давно в Америке?

— Порой мне кажется, что целый век. Другой раз, что совсем недавно и что Флер Ли, Бэбс и журнал — одни только сны. Если б у меня был повод вернуться в Палермо, я бы уехала. Но теперь это не нужно.

— Почему?

Мне пришлось объяснить. Но имени Антонио я не назвала. Только рассказала о нашем розовом доме, выходящем к морю, теперь он уже в развалинах, и о моем отце, умершем в плену в Ливии.

Отец поехал как нестроевой врач. А я и мои братья жили в это время под бомбами. Без воды, без газа, без дров. Бабушка погибла во время бомбардировки. Пошла за продуктами и исчезла. Мертвых и раненых тогда собирали с улиц в старые грузовики, которые с трудом добирались до места. Медицинская сестра не позволила мне войти в морг. Я была слишком молода. И притом, сказала она, там все равно никого но распознать. Все лежат вповалку. Бывают дни, когда я спрашиваю себя, зачем я живу. Понимаете?..

Он ответил, что понимает, и добавил: