Забыть Палермо - [88]

— Сам я американец, родился здесь. Войну я всегда считал варварством. Сколько пришлось пережить таким девушкам, как вы! А ведь есть люди — и их немало, — которые считают, что это их не касается и что совесть у них чиста. Это подлые люди или же просто идиоты!

Кармине взял меня за руку и спросил:

— Может, хватит сидеть здесь? — Он крикнул через дверь в ресторан: — Мы пошли! — и предложил: — Погуляем немного, я составлю компанию.

Что было приятным на Малберри-стрит — это запахи. Может, от лотков с фруктами и овощами? Или еще из кухонных форточек, когда жарили мясо — подходил час обеда.

— Хорошо здесь, — сказала я Кармине. — Так не похоже на Нью-Йорк…

Но он раздраженно возразил, сказал, что все здесь отвратительно, постыдно и как бы он хотел увидеть при жизни, что уже нет этих негодных бараков и вместо них стоят не менее хорошие дома, чем на Пятой авеню.

— Вам бы следовало зимой здесь побывать, а не в такой чудесный теплый день, как сегодня, — сказал Кармине. — Не судите, как туристка. Когда идет снег и повсюду грязь, тут не так уж уютно и все выглядит более уныло.

Возражать не пришлось, он сказал это достаточно веско.

Если б не черная шляпа и черный костюм, то я бы и на самом деле поверила, что передо мной американец.

— Пусть я говорю, как туристка, зато вы чересчур убеждены в неоспоримости собственных суждений. Представьте себе, что две спорные истины могут уживаться вместе. Задайте себе такой вопрос: а будут ли счастливы эти люди, дома которых вы хотите разрушить? Понравятся ли им ваши стеклянные тюрьмы? Вы уверены в этом, а по-моему, так — и да и нет. Они будут счастливы, но будут и горевать. Но вас это не интересует. Вы хотите, чтоб все было только но-вашему! Решили, и точка. На мой взгляд, это смешно.

— По-вашему, я смешон?

— Да. Особенно когда хотите поучать вроде святого отца.

— Вы просто не в состоянии понять.

— Что именно?

— Чтобы быть иным, мне надо было иметь других родителей…

— А при чем тут ваша семья?

— Сомнения — это слишком большая роскошь для сына эмигранта и пьянчужки. Вам это не понятно? Вы никогда не замечали, что люди здесь готовы растоптать друг друга? Разве не так? Чтобы выжить, надо всегда делать вид, что знаешь больше, чем сосед. Никогда не проявлять ни малейшего колебания. Утверждать себя постоянно. Это единственный выход. Быть самоуверенным даже в пустяках, в том даже, как носишь шляпу. Если не будешь таким, тебя сожрут, уничтожат.

Он замолчал, потом добавил:

— Вы это называете цивилизацией?

Мы двигались вперед, окруженные целой оравой каких-то людей, ходивших за нами по пятам. Кармине то и дело останавливался. Отвечал одному, другому. Тепло и любезно обращался с каждым подходившим человеком. «Ну как, дедушка, все молодеете?» — это скрюченному старику, державшему кондитерскую «У красотки из Феррары». Или же мило шутил и поддразнивал молодых девушек, покупавших в закусочной гигантские сандвичи «Итальянский герой», еще в витрине манившие внимание прохожих.

Мы шли мимо бара, и Кармине предложил мне выпить стаканчик. Вошли. Навстречу нам поднялись три человека, Кармине поздоровался с ними, поговорил, потом хозяин проводил нас к столику.

— Вы не обиделись на меня? — спросил Кармине, опасаясь, что наш резкий спор мог вызвать у меня раздражение. Потом снова взял мою руку со словами: — Мы живем в стране, где чистосердечие не в почете.

— То есть?

— Каждый здесь думает, что он хозяин своей судьбы, но это иллюзия. Кругом нас множество незримых запретов, все мы под надзором и на виду. Пока соблюдаем правила, все хорошо. Но при первом же проявлении характера или, еще хуже, независимости нас уже берут под сомнение. Вот говорят, что люди здесь сердечные, гостеприимные. Не лишено правды. Они такие. Но в то же время очень недоверчивы, и им не нравится, если вы на них не похожи. Этого не простят. Можно преуспеть в делах, быть со всеми корректным, доказать, что ты человек способный, но и это не поможет. В чем-то ты на них не похож, и это им не по душе.

Я предпочла бы, чтоб Кармине немного успокоился, затих. Это бы нас сблизило. Но ему хотелось поделиться со мной, говорить откровенно.

— Послушайте, я расскажу вам одну историю, и вы поймете, почему тут надо держать ухо востро. Страна, правда, велика, и всем бы хватило места. Тем не менее… Известно, что если про кого-то скажут: «Он итальянец», стало быть, его считают аферистом или плутом. Это уж равноценно, и ничего тут не поделаешь. Как и те незримые запреты, о которых я упомянул, такие понятия крепко укореняются. Я хочу рассказать кое-что о себе. Было это в начале года. Меня считали уже не только лидером округа, но и боссом, главным — называйте как угодно, не суть важно. В общем, если вы предпочитаете это слово, я стал хозяином демократической партии в штате Нью-Йорк. Это был огромный шаг вперед… Не к чему придраться, прошел на выборах. Однако не всем это понравилось. Но вы прекрасно понимаете, что надо выбрать себе другое ремесло, если хочешь жить без врагов. Ловушки держали наготове, и я понимал, что при первом удобном случае мне их поставят. Скоро появилась одна из таких провокаций. Пустили слух, что я кандидат гангстеров, что меня выдвинули преступники. Их деньги и поддержка помогли мне на выборах — вот какие пошли кругом разговоры. Сколько страданий причинила мне эта выходка! Однажды я узнаю следующее: один из членов Комитета по расследованию преступлений, который занимался делом Фрэнка Костелло, спекулянта наихудшей марки, короля всей преступной швали Нью-Йорка, при допросе спросил у этого типа: «Вы знаете Кармине Бонавиа?» И тот ответил: «Да, знаю около четырех-пяти лет». Нашлась тьма доброжелателей, немедленно распространивших эту реплику. Я уже именовался личным другом Костелло, его подставным лицом. Долгие месяцы, вы слышите, месяцы я пытался отбросить эту гнусную версию, защищал свое доброе имя. Жил нищенски, боролся со взятками, воевал против любой коррупции и очистил Таммани-холл от подвала до чердака. Все это было тщетно. Разговоры о том, что я обязан своей карьерой гангстерам Нью-Йорка, не утихали. Иной раз заходили так далеко, что я терял терпение. Вам, конечно, говорили, что я поколотил одного журналиста? Да, так и было. Он нахально заявил мне во время одного интервью: «Вы всегда работаете при закрытых дверях. Дело нечисто, значит, вам есть что скрывать. Вы действительно друг Костелло?» Я встал и дал ему в морду. Еще одна история. Несколько месяцев спустя один шофер такси на заднем сиденье обнаружил забытый кем-то пакет. В нем была тысяча долларов мелкими купюрами. Он передал их в полицию и заявил, что среди пассажиров, которых он возил в этот день, якобы был я. Пресса набросилась на эту новость, соответствующе подала ее, и, хотя я в жизни своей не видел ни этой пачки, ни этих денег, меня тут же назвали продажным типом, заполучившим тысячу долларов.