Заброшенная дорога - [8]
— Прекраснейшая Аретроя, прости за такое необычное вторжение, — сказал Маркиан, расстегивая фибулу плаща. — Сейчас мы узнаем, кто этот человек, выставим его прочь и предадимся более приятным занятиям. И чтобы нам побыстрее покончить с этим… — Он повесил плащ на фаллос Приапа и расстегнул на поясе бронзовую пряжку в форме львиной головы. — …я попрошу тебя об одной дополнительной услуге.
— En to prokto deka drachmai epiphora, — деловито сказала Аретроя.
— Я о другом, хотя предложение интересное. — Туда же, куда и плащ, Маркиан повесил воинский пояс с мечом и кинжалом в ножнах, подвесными кошельками и сумочками. — Помоги развязать язык этому парню. Он манихей и, кажется, дал обет воздержания. Если ты…
— Я поняла. — Эфиопка сочувственно глядела на манихея, припёртого Фригеридом к мохнатому стволу пальмы, а тот изо всех сил жмурился, лишь бы её не видеть. — Двадцать драхм за это, красавчик.
— Давай, Аретроя, покажи мастерство! — Фригерид отпустил манихея, но тот вжался в пальму и замер.
— Пойдём со мной, мальчик! — нежно позвала Аретроя. — Пойдём в дом! Да не бойся, не буду я тебя соблазнять! Пальцем не трону! Просто хочу, чтобы ты умыл лицо. Страшно смотреть на эту кровь…
С зажмуренными глазами, бормоча под нос: «Дево Света, молю, от скверны плотския оборони мя», манихей позволил Аретрое увести себя в дом. Как только они скрылись, Фригерид толкнул Маркиана в бок и спросил:
— И как она тебе?
— Хороша эфиопочка, — признал гвардеец. — И даже лицом хороша. И явно уровень повыше, чем у тех дешёвых шлюх… Хотел бы я видеть, как она развяжет язык этому бедняге…
— Как, как, — передразнил Фригерид, тоже снимая плащ. — Развяжет пояс, а там и язык развяжется. Она дело знает, скоро сам увидишь… Тянем жребий, кто первый?
— Да погоди с этим. Как-то неприятно поворачивается дело, брат. Кто-то пустил за нами слежку. Кого-то очень интересует, куда мы поедем и что будем делать.
— Думаешь, те маги из крепости?
— Или монахи, но это вряд ли. Или даже кто-то из наших. В любом случае мы вляпались в какую-то запутанную историю.
— Я бы сейчас выпил, — признался Фригерид.
— Я бы тоже. — Маркиан громко похлопал в ладоши, но никто не появился. — У неё что, нет ни одного раба?
— Есть, есть рабыня, — сказала Аретроя, выходя в сад. Вид у неё был мрачный. — Только я отправила её погулять.
— Какая ты снисходительная хозяйка, — заметил Маркиан. — Это твой покровитель-таможенник приставил её к тебе? Следить, чтобы не принимала других мужчин?
— В точку. Умница. — Аретроя села на циновку, скрестив ноги. — Но Никанор слишком скуп. Порядочной женщине на одно его содержание не прожить. И слишком глуп: приставил дешёвую рабыню, которую я перекупила за драхму с каждого гостя.
— Ладно, оставим интересные истории на потом, — сказал Маркиан. — Как насчёт нашего манихея?
— И как насчёт выпивки? — спросил Фригерид.
— Мальчишка сейчас выйдет, ему надо прийти в себя… Хотите выпить? Вино кончилось, но есть египетское пиво. Вам какого, жёлтого на дынных корках или красного двойной густоты на финиках?
Воины переглянулись.
— Нам главное чтоб покрепче, — сказал Фригерид. — Чтобы все эти финики не чувствовались. А всё-таки, что ты сделала с парнем, что ему надо прийти в себя?
Эфиопка не успела ответить. Манихей сам вышел из дома с чисто вымытым и совершенно изумлённым, отсутствующим лицом.
— Севастий, братец! — ласково обратилась Аретроя. — Сделай одолжение, спустись в погреб, принеси нам «чёрное пойло Анубиса»… Это не тот кувшин, где танцующие вакханки нарисованы, а тот, где блюющие скифы. И три кубка для питья.
От звука её голоса Севастий будто опомнился.
— Сейчас, госпожа! — Он стрелой метнулся в дом.
— Что ты с ним сделала? — поразился Фригерид.
— Сказала несколько слов, — печально ответила Аретроя. — Не волшебных. Простых слов, которые ему никто никогда в жизни не говорил. Теперь он мой. Только на кой он мне? — Она вдруг яростно прошипела: — Вот ненавижу быть такой лживой стервой! Ненавижу играть людьми. Гоните мои двадцать монет! — Глянула на Фригерида: — И твой долг. — И грубо завершила: — А если хотите binein, то с каждого ещё по тридцатке.[21]
— Недёшево, — заметил Маркиан.
— А то! Я вам теперь не шлюха, я гетера.
Маркиан глянул на неё с интересом.
— А ты, Аретроя, не проста. Ты производишь впечатление довольно городской, даже столичной девушки.
— А ты думал? Я из Мероэ! Наши цари были фараонами в Египте, а потом тысячу лет правили всей Эфиопией, пока аксумские крестопоклонники не разграбили храмы и не похитили богов…
— И ты действительно была жрицей?
— Да, я потомственная жрица-пророчица Хатор, — Аретроя горделиво выпрямилась.
— И знаешь иероглифы?
Вместо ответа она схватила Маркиана за руку, пригляделась к резному стеатитовому медальону на кожаном браслете.
— Это что у тебя?
— Оберег от дурной болезни. Если продавец не врал, эта штучка из фараоновой гробницы. Наверное, врал, но оберег пока не подвёл ни разу…
Мероитка захохотала.
— Знаешь, что там написано? «Я любимая кошка резчика печатей Небуненефа. Во имя Маат, верни меня хозяину». Понял? Это кошачий ошейник! — Вгляделась пристальнее: — Судя по стилю, Новое царство или Саисская династия. Так что продавец не соврал — вещица действительно фараоновых времён… О! Наконец-то Севастий! «Чёрное пойло Анубиса»! Наливай! — Она звонко хлопнула в ладоши. — Тебе, братец, не предлагаю — знаю, что вам запрещено.
Первый удар загадочной инопланетной цивилизации почти уничтожил Землю. Высокая цивилизация сохранилась только в космических колониях, выжившее население Земли отброшено в постапокалиптическое варварство. Столетия спустя память о далеком враге оказывается слабее неприязни к ближнему. Увлеченные политическими дрязгами жители Земли и её космических колоний не желают замечать скрытых признаков возвращения инопланетян, которые готовятся установить полный контроль над человечеством. Герои романа – дочь командующего Космофлотом, обычный подросток из «варварского» поселения на Земле и оперативник спецслужбы одной из колоний – переживая разнообразные приключения, движутся к осознанию шокирующей правды об истинном месте человечества во Вселенной.
Миниатюры и короткие рассказы художественно исследуют различные варианты социального развития и место человека в альтернативных реальностях.
Случаи так называемого попаданчества всё чаще встречаются в последнее время. От случайного провала в прошлое не застрахован практически никто. Настоящий сборник призван помочь потенциальным попаданцам при затруднениях. В сборник включены как полезные инструкции для попаданцев, так и примеры правильных и неправильных попаданческих действий. На обложке — иллюстрация из журнала «Мир фантастики» (художник не указан).
Постап-истерн, изображающий повседневную жизнь в захолустье постъевразийского пространства в 2122 году. За разъяснением непонятного — в вики «Диатопия»: https://diatopia.fandom.com/ru/wiki/Diatopia_Вики.
Первый удар инопланетной расы практически уничтожил человечество. Высокая цивилизация сохранилась только в космических колониях, выжившее население Земли отброшено в постапокалиптическое варварство. Столетия спустя память о далеком враге оказывается слабее неприязни к ближнему. Завязшие в политических дрязгах, жители Земли и ее космических колоний не желают замечать скрытых признаков возвращения древнего врага, готовящегося к установлению тотального контроля над человеческой расой.Герои романа — дочь овер-коммандера Космофлота, мальчик из «варварского» поселения на Земле и оперативник спецслужбы одной из колоний — переживая разнообразные приключения, движутся к осознанию неприятной правды об истинном месте человечества во Вселенной.Отзывы:[1].
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.