Заброшенная дорога - [10]

Крики Севастия из-под земли доносились глухо и невнятно. Аретроя приложилась к земле и крикнула сквозь циновки:

— Братец, ты свою клятву нарушил? Нарушил! Чего же ты хочешь от слабой женщины? — Выпрямилась и залпом выпила кубок. — Ну всё, забудем о неприятном! — С нехорошей улыбкой встала и развязала пояс. — Начнём веселье!

Мужчины засвистели, зааплодировали. Аретроя отшвырнула пояс и стянула через голову хитон.

4

В Риме день клонился к вечеру. Визиготское войско растеклось по всему Городу, но не распалось, не разложилось на толпы мародёров. Аларих держал дисциплину на высоте: каждый вождь со своей дружиной грабил строго отведённую ему часть города, и никто не смел нарушить неприкосновенность храмов святого Петра в Ватикане и святого Павла за стенами. Не трогали и дворцов на Палатине — то была собственная доля Алариха. Он занял Палатин, торжественно проехав со свитой через императорские форумы, и почтительно принял сдачу в плен Плацидии, сестры Гонория. Короля сопровождали шурин Атаульф и отставной марионеточный император Аттал.

Визиготский воин V в. [Macdowall & McBride 1996, plate F]

Саллюстиевы сады всё ещё горели. В тех кварталах, докуда не добрались визиготы, бесчинствовали местные бандиты и мятежные рабы. Беженцы валили из всех ворот обречённого Города. К вечеру первые добрались до порта Остии. Те, кому удалось вынести деньги, покупали по безумным ценам места на кораблях; остальные продавали себя или своих детей в рабство, лишь бы покинуть Италию.

Плацидия успела отправить гонца к брату в Равенну. Гонец выбрался из Рима пешком, незамеченный в толпе беженцев. Он решил не ехать по Фламиниевой или Соляной дорогам, где в эту войну уже несколько раз прошлись готы, а сделать крюк в девяносто миль по Кассиевой дороге через Флоренцию. Здесь жизнь продолжалась, и государственная почта всё ещё работала. На первой почтовой станции Бакканы подорожная с печатью Плацидии возымела действие: гонцу выдали казённого коня. К закату он доскакал до Форума Кассия, сменил коня и двинулся дальше, не собираясь останавливаться на ночлег.

Египетское солнце закатывалось за холмы Ливийской пустыни, отражалось огненной дорожкой в зеркале Нила. Был сезон половодья. Над разлитой во всю ширь долины Рекой темнели пальмовые острова деревень и тонко прочерченные линии дамб.

Небольшая безмачтовая барка стояла на мели, вынесенная течением на заливное поле. Над носом и кормой высились изящно изогнутые штевни, с кормы свисало рулевое весло. Над каютой — тентом из грязного, латаного холста — клубился дымок свечей со скипидаром для отгона комаров. Комары звенели и вились тучами, но человек на барке не обращал на них внимания. Севастий, а это был он, стоял на коленях, самозабвенно отбивал поклоны, воздевал руки к небу и бормотал:

— Слава, слава двунадесяти мирам Света Твоего… Слава, слава мирам Света, яко самоцветы величие Твое украшающим… Слава, слава ефиру живому, предивных миров лучезарному вместилищу… Слава, слава, слава…

Из каюты со стоном выполз Маркиан в одной распоясанной тунике. Держась за голову, он перегнулся через борт и принялся хлебать нильскую воду. Севастий даже не взглянул в его сторону.

— Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя… Воззываю ко богам, да хранят мя от злобы века сего, от гнета его и раздора и беззакония… Воззываю ко ангелам и двойникам, да хранят мя от всякия беды… Ибо время конца пришло, яко апостолом и пророком Мани предсказано. Аминь, аминь, аминь. — Манихей положил последний поклон и принялся отмахиваться от комаров пальмовой вайей.

— Где мы? — хрипло простонал Маркиан. — Как мы здесь оказались?

— Ты ничего не помнишь? — без выражения спросил Севастий.

Маркиан прихлопнул на шее комара и задумался.

— До чего же коварная штука, — проговорил он, — это чёрное пойло Анубиса. Последнее, что помню — пришёл какой-то козлобородый в синем плаще и стал допытываться, кто мы такие и что мы делаем на его женщине. Дальше всё смутно. Помню только общую атмосферу веселья. А что было-то?

— Я не видел, — ответил Севастий. — Я сидел в яме. Только слышал много шума и крика. Потом стало тихо, и ты сказал, что надо поскорее убираться из города. Аретроя сказала, что пойдёт с вами. Мол, после всего, что вы сделали с Никанором, ей в Коптосе точно не жить, и теперь вы как честные люди должны стать её покровителями. Ещё она вспомнила про меня. Сказала, что нельзя же оставлять Севастия в яме, и Фригерид согласился, что свидетелей оставлять нельзя…

— Господи! — Маркиан схватился за голову. — Неужели мы его убили?

— Нет, — сказал Севастий, — когда меня вытащили из ямы, трупа не было. Только много статуй было разбито, в вазоне с лотосом плавала отрезанная борода, а на верхушке пальмы висел синий плащ. Вы долго искали кинжал Фригерида, а потом решили, что Никанор, видать, так и убежал с рукояткой кинжала в заднице. Фригерид сильно ругался. Вы оделись, и мы все направились на пристань. Вы захватили кувшин, и по дороге очень много пили…

— А до того мы, значит, мало пили? — просипел Фригерид, вылезая из каюты на нос барки. — Ой-ой, как мне плохо… Как же мне плохо… Нет, всё, эту египетскую дрянь больше никогда… ни капли в рот… Осталось ещё? — Он потряс пустой кувшин, выругался: — Thunras bloth! — Перегнулся через борт у форштевня и тоже принялся пить из Нила.