Заботы Леонида Ефремова - [28]

— Отстань, отпусти, ты и вправду нахал невоспитанный, — сказала ты, оттолкнув Мишку. Он упал на спину и снова захохотал.

Сергей начал что-то негромко наигрывать на гитаре, а Славка Греков неожиданно предложил послушать такую историю:

— Представьте себе такое: кончается двадцатый век, начинается двадцать первый. На рубеже двух веков вы оказываетесь в лесу, вам хорошо. И вдруг вас потянула к себе какая-то сила. Все тянет и тянет, и уже нельзя сопротивляться ей, и вот вы рядом с каким-то странным огромным сооружением. Что это? Вдруг вспоминаете: вы слышали уже от кого-то, что человечество создало машину, такой биологический супермозг, такой сверхфеномен, что он знает все и обо всем и все может, и создан для того, чтобы все человечество прошло в двадцать первый век только через этот КПП, да-да, контрольно-пропускной пункт. И вот вы входите внутрь, в огромное помещение, а может быть, это малюсенькая комната, и слышите голос, как в сказке про аленький цветочек: «Послушайте, живое существо. Если вы хотите жить в прекрасном двадцать первом веке, докажите, что вы человек, а не докажете...» И вспыхивает телеэкран, а на нем дороги, тропы, и со всего земного шара стекаются к супермозгу люди всех рас, а после по другим дорогам и тропам от КПП уходят шакалы, лошади, ползут крокодилы, змеи, в общем, всякие земные твари и только маленькая струйка людей — нового человечества.

— Уж конечно, среди них и Вячеслав Александрович Греков, — сказала ты, Катя.

— Быть может, — согласился Греков.

— Красиво же ты думаешь о человечестве, — обиделся за всех Сержант.

— Красиво, некрасиво, а ты вот попробуй докажи просто и убедительно, что ты человек, — сказал Греков.

— А не верблюд, — хмыкнул Мишка.

— Я бы послал подальше твой супермозг, — неожиданно обозлился Сержант.

— Один ноль, — сказал Мишка.

— А я бы расплакалась, — сказала ты, Катя.

— А я бы прочитал стихи, — сказал я.

— Хорошенькая, смотрю, жизнь намечается у вас в двадцать первом веке, — саркастически заметил Мишка.

— А ты, значит, туда не собираешься? — спросил Греков.

— А что мне там делать, дураку? Вот если бы с поллитрой пустили, — пошутил Мишка.

— Убогие мы люди, — сказал Греков. Он не был сердит, он сказал это, как про что-то само собой разумеющееся.

— Кончай ты разводить тут философию, — разозлился Мишка. — Не затем приехали, черт возьми. И ведь никуда не скроешься от болтовни!

Греков был спокоен по-прежнему и все тем же тоном продолжал:

— Ты сердишься, значит, ты не прав. Думать никогда не рано, и не поздно, и не излишне. Мы учились в школе, учились в ремесленном, кончаем техникум, а толку что? Прошел год, что-то произошло, а что именно, мы не знаем, не вдумались. Хоккей, футбол в нашей башке. И так еще год, и еще, пока не умрем. Разве это по-людски? Вот вы, будущие учителя, педагоги, мастера, вы можете мне объяснить, что такое «думать»?

— Это и дурак знает: ворочать мозгами. Только не теперь, — сказал Мишка.

— Куда, зачем, в какую сторону ворочать — вот в чем вопрос.

— Ну конечно, Иностранец. Ты еще спросишь сейчас: «Быть или не быть?..»

— И спрошу. Ты кстати это вспомнил. Быть или не быть нам людьми? Быть или не быть... Это, прежде всего, вопрос, который может задать только человек. Вот один философ сказал, что думание — это преследование разумной цели разумно мыслящим человеком. А какую цель преследуешь ты, Мишка?

— Слишком много тут слов «разумно». А вот я безумствовать хочу. Жить, в общем, так, чтобы все у меня было, все подряд. А ты какую преследуешь цель? Уж ты какую-нибудь, конечно, сногсшибательную.

— Мне хоть и противно разговаривать в таком тоне, — сказал Греков, — но я отвечу.

— Что же надо тебе, интересно бы знать? — Мишка прислонился спиной к березе.

— Мальчишки, может, не стоит так далеко уходить в лес, может, помолчим в тишине...

— Да нет уж, пусть выступит, — возразил Мишка. — Послушаем...

— Я не боюсь ваших улыбочек. Раз уж обещал — скажу.

Все ждали Славкиного признания как откровения. Он был уверен в себе, он как будто говорил больше сам с собою, чем с нами. Он казался парнем вовсе не из нашей компании: студент, философ, проповедник, но никак не будущий мастер ПТУ. Он и раздражал меня этим немного, и вызывал уважение. Он стоял на коленях перед нашим «столом» на поляне.

— Я хочу совершенства, — сказал он.

Мишка тоненько свистнул.

— Да, я хочу совершенства во всем.

— Не фига себе заявленьице. Славка — Шекспир, Карл Маркс, Диоген в бочке, — и Мишка заухал, захохотал ненатурально.

Славка не обращал никакого внимания на Мишкину болтовню.

— Я хочу познать самого себя... А тебе все ясно? — вдруг спросил он у Мишки.

— А у тебя все туман? — быстро ответил тот.

— А ты, значит, всем доволен?

— А ты считаешь, что все плохо?

— А ты, Ленька, всем доволен? И ты, Сергей, и вы, девушки?

Мы от внезапности свалили в кучу много всяких междометий, но услышать отдельно каждого было невозможно.

— Суду все ясно, — сказал Мишка. — А теперь к делу.

— Помолчал бы ты, Мишка, надоело, — взорвалась ты, Катя. — Слава, не обращай внимания, говори.

— Меня не нужно выручать. Вот пусть лучше он мне ответит, что является самым страшным в наше время? Ну?!