Забайкальцы. Книга 3 - [117]

Очутившись на земле, полной грудью вдохнул он свежий утренний воздух, огляделся. Было теплое летнее утро, восходящее солнце осветило горы за селом, часть крайних домов, верхушки тополей около станции.

— А ну шевелись! — прикрикнул на него один из конвоиров, замахиваясь прикладом. — Чего еще там разглядываешь, гад!

Егор не ответил. В это время они подошли к тупику, где находился арестантский эшелон.

Вагон, куда конвоиры втолкнули Егора, забит арестованными. Люди лежали на нарах, что тянулись двойными рядами по обе стороны, и даже под ними, на полу.

Удивило Егора то, что сегодня в столь ранний час многие в вагоне не спали, а разговаривали кто сидя, кто лежа на нарах, курили, грызли сухари. При появлении Егора головы всех повернулись к нему, кто-то спросил сочувственно:

— Били?

— Били. — Егор облизал сухие, потрескавшиеся губы. — Пить хочу невыносимо, не осталось ли у кого? Хоть бы глоток.

— Есть, Егорша, сию минуту. — С верхних нар спрыгнул Раздореев. Тот самый бывший офицер Иннокентий Раздобреев, которого большевики Алтагачанской коммуны еще прошлой осенью направили в Чигу. Он добросовестно выполнил партийное поручение: и связь установил с Читинским подпольным комитетом большевиков, и на службу к Семенову поступил в чине хорунжего, в 1-й Забайкальский казачий полк. Все шло хорошо: в сотне, где его назначили помощником командира, он быстро освоился, подобрал боевых казаков, сочувствующих большевикам, создал из них инициативную группу борцов за революцию. Заговорщики рьяно принялись за дело: распространяли среди казаков большевистские листовки, газеты, агитировали за переход на сторону партизан, но нашелся среди них предатель и донес на Иннокентия. Предателя убили, но его донос уже сработал: Раздобреева арестовали.

Все остальные уцелели, не выдал их Иннокентий, как ни истязали его в семеновской контрразведке. В мае эшелон с арестованными, куда попал и Раздобреев, из Читы передвинули дальше на восток — на станцию Антоновка. Здесь Раздобреев познакомился со вновь поступившим пленником белых Ушаковым и сразу же подружился с ним, когда узнал, что Егор также является участником Алтагачанской коммуны. Сумел Иннокентий связаться с большевиком — местным железнодорожником Соколовым, про которого рассказал ему Егор.

С жадностью припал Егор губами к большой эмалированной кружке с водой и не оторвался, пока не осушил ее до дна.

— О-ох, — шумно вздохнул он, вытирая губы ладонью, — спасибо, Кеша. Они, палачи проклятые, селедкой накормили меня вечером, а пить не давали. Замучила жажда, во рту все высохло. Как это вы водой-то разжились тут? Да и вопче, — Егор посмотрел на всех, перевел взгляд на Иннокентия, — сухари появились, не спите чего-то, перемена какая, што ли?

— Перемена, брат, новость хорошая, — ответил Раздобреев. — Дошла твоя записка до сударушки твоей, лезь на нары, сейчас узнаешь все.

Он помог Егору подняться на нары и, когда тот, кряхтя и охая от боли, улегся головой к середине вагона, подал ему листок бумаги.

— От Насти! — обрадовался Егор и с такой живостью схватился за бумажку, что разбередил раны на спине.

Видно, сильно торопилась Настя, всего несколько слов нацарапала она на листке, вырванном из ученической тетради.

«Милой мой Гоша, записку твою получила, не горюй, выручим, готовьтесь к побегу. Целую тебя крепко. Настасья».

Просияв, Егор глянул на друга:

— Вот здорово, Кеша! Как же оно получилось-то?

— Солдаты, какие нам сочувствуют, были ночесь на карауле, через них передали и воды, и сухарей, и свежего хлеба. Соколов наш действует. Все расскажу тебе потом, а сейчас подлечить надо тебя. — Он склонился над нарами, спросил: — Сим Бо-лю, спишь?

— Нету, — с нижних нар выглянул пожилой, худощавый китаец. — Чиво твоя хочу?

— Ты сказывал, что мазь какую-то получил сегодня, можно попользоваться?

— Можина. — Китаец скрылся под нарами, пошарил там в уголке и с баночкой поднялся наверх.

С помощью Раздобреева он осторожно снял с Егора гимнастерку. Ома местами присохла к ранам, и ее пришлось отмачивать водой. Егор только морщился да изредка скрипел зубами — на обнаженной спине его перекрещивались багровые, кровоточащие рубцы.

— Это мази шипако лучше, — говорил Сим Бо-лю, смазывая кровавые рубцы, — его боли не буду и сыколо заживи.

В то время как услужливый китаец врачевал раны Егора, Раздобреев рассказал ему, что вместе с хлебом им передали с воли и пилку по металлу.

— Так это же здорово, елки зеленые, но когда же?

— Ждать надо. Только бы дожить до того момента, когда опять эти солдаты заступят на караул. Перепилить решетку и выбраться отсюда плевое дело, а там уж Соколов с товарищами, Настасья твоя помогут.

Чтобы успокоиться от взволновавших его чувств, Егор налег на еду. Давно не едал он с таким аппетитом.

— Ведь это же Настя пекла, моя Настя, — радовался он, принимаясь за большой, вкусно пахнущий анисом калач.

А Раздобреев, тоже воспрянувший духом, продолжал рассказывать:

— Тут, конешно, не один Соколов действует, а вся их организация. В ночном деле их человек десять участвовало, не меньше, все вагоны небось снабдили и хлебом и водой. А Настасья твоя даже и вагон-то наш знает.