За журавлями - [23]

15

На улице запахло весной.

Осели и посерели сугробы. Задымились, просыхая на солнце, крыши. Веселее защебетали воробьи. Петька сидел на завалинке, щурился на солнышко и гладил Дымка.

Со стороны речки глухо ухнули два взрыва, послышался свист и улюлюканье мальчишек. Петька догадался — глушат рыбу. Прибежав к речке, Петька увидел двух солдат, они бегали по берегу с длинными подсачниками, вылавливали всплывшую наверх рыбу. На косогоре, метрах в двадцати от речки, стоял Рубцов и еще немец — оба курили. Петька поднялся на косогор.

— А, Горохов, припожаловал, — безразлично сказал Рубцов.

— Он самый, — ответил Петька.

С того дня, как Рубцов стал старостой, на людях он ничем не выделял Петьку среди других мальчишек, даже наоборот, он вел себя с ним строже, чем с остальными. Петька понимал, конечно, что так надо, но все же, зная, что староста человек свой, чувствовал себя смелее. А иногда и срывался. Вот и сейчас, когда немцы, выловив рыбу, поднялись на косогор, чтобы перекурить, Петька подошел к ним ближе, чем остальные мальчишки, стал разглядывать на брезенте рыбу.

— Отойди! — строго сказал ему Рубцов. — Кому говорят, отойди!

Петька нехотя отошел.

Немцы о чем-то залопотали между собой. Рубцов стал показывать им рукой — в каком месте лучше взорвать лед. И когда самый рослый солдат замахнулся, чтобы бросить гранату, все легли… А Петька крикнул:

— Ура! Смерть фашистским гадам!

Немец бросил гранату. Раздался взрыв. Снова заулюлюкали мальчишки, с криками «ура» бросились к плесу. Побежали туда и немцы. Но тот, который курил с Рубцовым, вернулся, он караулил ящик с гранатами.

— Ты что, сдурел?! — стараясь не выдавать волнения, спросил Рубцов Петьку. — Или жить надоело?

— Дядь Паш, — заулыбался Петька. — Они же по-русски ни бельмеса не понимают… У них только переводчик да сам полковник маленько балакает, а эти… — Петька безнадежно махнул рукой и, подойдя к солдату, жестом попросил сигаретку. Бросив еще с десяток гранат и наглушив два ведра рыбы, солдаты ушли.

Рубцов и Петька шли домой вместе. Подмораживало. Маслянисто блестевшие днем сосульки помутнели. В небе цыганской серьгой висел крутой нарождающийся месяц, рядом с ним поблескивала одинокая звездочка.

— Ты спятил, что ли? Да ты знаешь, чем это могло кончиться? — стал пробирать Рубцов Петьку, но, перейдя на ласковый тон, сказал: — Я ведь люблю тебя, обормота, потому и уберечь хочу… Вам с Сенькой до победы дожить надо.

— А вам, дядь Паш? — спросил Петька.

— Да и мне не мешало бы, — улыбнулся Рубцов. — А победа, Петя, скоро… Да, чуть не забыл… Передай завтра Елене Дмитриевне, что немцы хотят по дворам идти: у кого какая живность осталась, отбирать будут. Пусть отстучит по бабьему телеграфу, чтобы прятали.

— Будет выполнено, — отчеканил Петька.

— Ишь, какой дисциплинированный стал, когда не надо, — засмеялся Рубцов.

Когда подошли к мастерской, Рубцов сказал:

— Ну, иди домой, Петя. Тебе около меня надо поменьше вертеться. Так оно лучше будет… А то, что покрикиваю на тебя, не обижайся. Так надо.

— Понимаю, — ответил Петька, он хотел что-то спросить у Рубцова, но тот заторопил:

— Домой, домой пора!

Петька убежал. Рубцов зашел за угол, достал из-за пазухи две гранаты и, переложив их в карманы, направился в мастерскую.

16

В донесении, которое получил полковник Бруннер, сообщалось, что две танковые и одна пехотная части русских неожиданно заняли село Зуево. Командующий армией приказывал в случае дальнейшего продвижения русских во что бы то ни стало задержать их на участке Бубёнки — Федосино до прибытия подкрепления.

Полковник достал карту и, приложив линейку, измерил расстояние от Зуева до Бубёнок. Выходило немного более 15 километров. Вызвав к себе офицеров, Бруннер приказал готовиться к бою. В полкилометре от деревни срочно были вырыты траншеи, установлены пулеметы, замаскированы на огневых позициях танки. Солдатам в клубе было приказано ночевать в полной форме, не снимая сапог и френчей. Со всех сторон деревни выставлены усиленные дозоры. Бруннер дважды объявлял учебную тревогу и остался доволен… Но русские не наступали.

Три ночи подряд Рубцов выходил на крыльцо мастерской, курил и обдумывал план действий. Все свои расчеты он связывал с началом боя, но над Бубёнками стояла тишина.

На четвертые сутки он получил короткую весть из отряда: «В четверг на рассвете атакуем Бубёнки вместе с танкистами. Твое донесение пригодилось. Перед атакой слушай свист. Действуй по обстановке. Семлев». Прочитав записку, он сжег ее. На душе стало легко и ясно.

…Перед рассветом, когда в небе еще мерцали звезды, а половинка луны закатилась за облако, Рубцов вышел из душной избы и тихо, стараясь не скрипеть валенками, огородами пошел к клубу. Деревня спала. В каком-то дворе закукарекал петух. «Один, наверно, остался на всю деревню», — подумал Рубцов и, войдя в сруб недостроенного дома, наполовину разобранного немцами на дрова, стал всматриваться в здание клуба. Напрягая зрение, он еле различил на крыльце часового в тулупе. Тот шевельнулся и снова застыл, стал похож на темную копну. Опять вышла луна, осветила Бубёнки слабым зеленоватым светом. В голову лезли неподходящие мысли. «Будто под водой», — смотря на залитую лунным светом деревню, думал Рубцов и вспомнил вдруг себя маленьким. Любил он, бывало, нырнуть в воду и открыть там глаза. Вечером, в хорошую погоду, когда заходит солнце — под водой розово, а днем — вот так же, как сейчас в Бубёнках… Он вспоминал все это и ждал — ждал сигнала…