За живой и мертвой водой - [87]

Хауссер, недовольно хмурясь, взял листки у Герасимчука. Он держал их перед собой так, чтобы могла читать и его «помощница». Уже первые строки убедили Оксану, что послание написано рукой опытного иезуита. Ничего похожего на висевший на стене дурацкий плакат, который вряд ли мог кого–либо соблазнить или обмануть. Духовный пастырь знал дорогу к сердцам — никакой радости, никакого ликования по поводу «Мы увидим Германию!» Нет, в каждом слове елейное сочувствие и даже скорбь. «Дети мои! Вы оторваны от своих близких и дорогих, покинули родные, милые Вашему сердцу места, едете в чужой, неизведанный край. Что ждет Вас там, на чужбине? Труд и труд, может быть, нелегкий. Он покажется Вам вдвое тяжелее, потому что Вы будете среди чужих людей, язык которых многие из Вас не знают. Верю, будут трудные минуты у Вас, не один раз Ваши сердца сожмутся от тоски по дому, и слезы потекут ручьями от незаслуженной обиды. Не теряйте веры, уповайте на господа, молитесь, молитва ободрит и успокоит Вас. Ничего легкого в жизни нет. Будьте терпеливы и послушны. Покажите тем людям, среди которых Вы будете жить, что украинцы не боятся труда, даже самого черного, и Вы заставите Ваших хозяев и начальников относиться к Вам, трудолюбивым украинцам, по–иному. Только честным трудом, образцовым поведением, преданностью к своей религии Вы можете вызвать уважение, любовь не только к себе лично, но и ко всей украинской нации».

Духовный пастырь догадывался о возможных конфликтах и на религиозной почве. Он все предусмотрел, давал советы, как следует поступать в таких случаях. Возможно, например, какой–либо религиозный праздник будет объявлен немцами рабочим днем. Что делать хлопцам и девчатам в таком случае — возмущаться, бунтовать? Ни в коем случае! «Уважайте чужие обычаи. Пусть горько будет надевать грязную рабочую одежду в праздник, встретьте его достойно, послушанием и горячими молитвами к богу. В праве на молитву Вам никто не осмелится отказать».

Оксана не стала читать дальше. У нее было такое ощущение, будто ее кормят прокисшим повидлом на сахарине. Каждое слово анонимного духовного пастыря было липко, лживо и источало яд: «Не ропщите на своих хозяев, сколь бы жестоки и несправедливы они ни были, работайте не покладая рук и утешайте себя молитвой — «в праве на молитву Вам никто не посмеет отказать»…

— Возьмите, Ева, — сказал Хауссер, передавая листки Оксане. — Благодарю, пан Герасимчук. Ваша идея заслуживает внимания. Весь вопрос в бумаге.

— Можно не на розовой, — суетливо кланялся сияющий Герасимчук. — На обыкновенной. Важно, чтобы каждый смог получить. Очень важно! Наши люди привержены к религии. Слова духовного пастыря повлияют на них больше, чем приказ или, скажем… наказание. Пожалуйста, господин советник.

Напрасно старался Герасимчук, по реакции Хауссера Оксана поняла, что его сочинение не будет вручаться невольникам — нет бумаги. Значит, инициативу этого холуя можно одобрить. И когда вышли из биржи, девушка сказала:

— Кто бы мог подумать. У этого Герасимчука такая пошлая физиономия, а смотрите — литератор.

— Никакой он не литератор, — буркнул Хауссер. — Пройдоха.

— Но ведь написано, я бы сказала, не без таланта.

— Еще бы! Этот жулик подсунул нам слегка сокращенное и обработанное сочинение униатского митрополита Андрея Шептицкого.

— Вот как! — искренне удивилась девушка. — Но что нам мешает поставить подпись митрополита? Это было бы внушительно.

— Нельзя. Митрополит Шептицкий — глава униатской, греко–католической церкви. Его влияние распространяется на население Галичины. На территории Волыни, принадлежавшей прежде России, живут в основном православные.

— Можно без подписи. В конце концов для вас не имеет значения, кто автор — митрополит или этот Герасимчук.

— У нас нет бумаги на всякие безделушки, — сумрачно ответил Хауссер. — Скоро все газеты придется печатать на серой оберточной.

— Очень жаль. Я полагаю, Герасимчук прав, — такие горячие слова духовного пастыря многие религиозные молодые люди носили бы возле сердца. Неплохая психологическая обработка…

— Не очень–то! — возразил советник. — Послание Шептицкого было отпечатано во Львове на отличной розовой бумаге. Вы знаете, как поступили с ним эти грязные свиньи? Они подтирали им в дороге задницы. Простите… Полотно дороги было усеяно розовыми бумажками.

— Думаю, вы преувеличиваете, — улыбнулась Оксана. — Это могли делать только хулиганы. Я убеждена, что послание, написанное столь сердечно и искусно, сыграло бы роль, принесло бы пользу, склонило бы многих к покорности и послушанию.

— Вы могли бы быть хорошей помощницей, Ева, — усмехнулся Хауссер. — Вы быстро схватываете и разбираетесь в психологии.

— Именно поэтому я и предложила вам свои услуги…

Оксана шла рядом с советником, вид у нее был серьезный, деловой, правую руку она держала в кармане жакета.

Остаток дня девушка провела за чтением газет и когда наткнулась на очерк Марии Чайки, восхищенно рассказывавшей, с каким горячим желанием едет сознательная украинская молодежь в Германию, — решила навестить журналистку.

В комнате Марии было накурено, на столе лежали исписанные листки с многими перечеркнутыми и исправленными местами. Несмотря на слащавую любезность, с какой журналистка встретила Оксану, было заметно, что она недовольна приходом девушки, прервавшей ее работу.