За живой и мертвой водой - [85]

— Начинаешь свои фокусы? — побледнел Богдан. — Говори правду!

Тараса начала разбирать злость. Не хватало, чтобы этот пьяный дурак взялся за пистолет. Хлопец решил перейти в наступление. Он поднялся, вытянулся по стойке «смирно» и отрапортовал с вызовом:

— Друже Богдан! Я — шеренговый Карась, сознательный украинец, волыняк, родом из Ровно. Так мне было приказано отвечать… Хотите верьте, хотите нет. Службу несу исправно, в бою труса не праздновал. Какие будут еще вопросы?

Вот так следует разговаривать с Богданом. Какого ему черта надо?

Сотенный не ожидал такого отпора. Карась предстал перед ним еще в одном качестве — бесстрашии и достоинстве. Богдан едва выдержал взгляд хлопца, с сожалением покачал головой.

— Ну ты… Доиграешься! Я ведь по–хорошему спрашиваю.

— Так что я должен отвечать? — продолжал наступать Тарас. — Сказать, что специально послан к вам советским командованием за шкурой четового Довбни? Пожалуйста! Между прочим, напутал Могила: не на портянки используют дикие чеченцы кожу, снятую с сознательных украинцев, а парашюты шьют из нее вместо шелка. Крепкие парашюты получаются…

— Не кричи, — покосился на дверь Богдан. — Я в это не верю. Пропаганда…

— Хорошо хоть это понял!

Богдан вздохнул, поправил фитилек в каганце, взялся за свою чашку.

— Не пей больше. Хватит! — попросил Тарас. — Не надо, Богдан, ты и так пьян.

Богдан не послушался, выпил, тряхнул головой.

— За что я полюбил тебя, Карась, скажи? Как будто ты брат мой. Слово чести!

— Мы — братья, украинцы.

— Развесели меня, друже. Сердце болит. Давай запоем?

— Не надо, Богдан. Услышат… Лучше я стихи прочитаю.

— Давай! Шевченко?

— Можно. Но сперва…

Тарас закрыл на секунду глаза, припоминая первые строки, и начал торжественно, печально, радуясь каждому слову:

Я бачив дивний сон. Немов передо мною

Безмірна та пуста і дика площина,

І я, прикований ланцем залізним, стою

Під височенною гранітною скалою,

А далі тисячі таких самих, як я.

Давно не читал вот так вслух любимые стихи Тарас. Все беды отошли в сторону, он испытывал счастье. Чудесные слова, казалось, сами рвались из его груди, и перед глазами появились живые символические картины — обнаженные по пояс люди бьют кирками и молотами в гранитную скалу, прокладывая себе и другим путь в будущее.

Богдан слушал восхищенно, приоткрыв рот, и на его лице появлялась радостно–глуповатая улыбка.

Дал волю себе Тарас. За «Каменярами» Франко пошли «Думи мої, думи» Шевченко, стихи Леси Украинки, Сосюры, Тычины. И когда в заключение прочел «Заповіт», то увидел, что по щекам Богдана текут слезы.

Сотенный подошел к Тарасу, схватил руками его голову, сжал ее в ладонях.

— Ну и голова у тебя, друже, ну и память, — сказал он и неожиданно добавил: — Что мне с тобой делать, не придумаю…

— Давайте вместе думать.

Богдан тряхнул головой, опустил руки, в глазах его появилась враждебность.

— Нельзя нам вместе, — сказал он со вздохом. — И ты пропадешь, и я пропаду. Знаешь, Карась, кажется, отпущу я тебя. Иди к чертовой матери на все четыре стороны. Так будет лучше. От греха подальше. Ты сам понимаешь…

Теперь все было ясно. Да, они были друзьями и врагами. Они как бы стояли на острой грани между враждой и дружбой, и каждый знал, что долго удержаться на этой грани нельзя; обязательно свалишься на какую–нибудь сторону.

— Если без шуток, — могу пойти, — тихо сказал Тарас. — Когда прикажешь?

— Не спеши, успеешь, — тихо ответил Богдан и закрыл глаза. — Мне еще поговорить с тобой надо. Выскажешься на прощание.

— Это я могу, — усмехнулся Тарас. — Насчет главного врага? Это можно.

Богдан стоял с закрытыми глазами, кусал губы. Пошатнулся, взглянул на Тараса осуждающе.

— Дурак ты, Карась. Смотрю на тебя и удивляюсь… Ты знаешь, с чем играешься? Мне стоит слово сказать — и нет тебя. Был Карась и нет его.

— Почему, я все понимаю… — согласился Тарас. — Что хитрого для такой щуки карася слопать.

Пьяная муть ушла из глаз Богдана. В них отразилось удивление, злое любопытство:

— Не боишься, дразнишь? Отчаянный!

— Не в храбрости дело. Я верю, что ты человек, Богдан, хороший, честный, смелый человек. А хорошего человека мне бояться нечего.

— Хитришь, казаче. Испугался все–таки… На добрые чувства бьешь?

— Тю на тебя, Богдан. Ведь мы же с тобой в открытую.

— Хитришь, хитришь.

— Опять! У тебя все козыри, а у меня один — правда. Это ты боишься. Не меня — правды.

— Брешешь, я правды не боюсь. Я ничего не боюсь. Видел, как я германа разделал?

— А чем кончится? Что Могила говорил?

— Плевал я на Могилу. Пока жив — бил германа и буду бить.

— Ой Богдан, не в ту ты компанию попал…

— Договаривай, раз в открытую пошло, — кивнул головой Богдан. — Какую компанию ты мне присоветуешь?

— Ту, которая знает, кто настоящий враг Украины.

— Договаривай…

— По–моему, и так ясно.

— Ясно, — согласился сотенный и усмехнулся одним углом рта. — Ты меня к советам–партизанам приглашаешь. Спасибо. — Посмотрел осоловелыми глазами на Карася и медленно поднес к самому носу хлопца сложенный в кукиш кулак. — Вот. Видел? Сейчас так трахну!

— Бей… — пожал плечами Тарас. — Мне не привыкать. Меня немцы не таким кулаком угощали — прикладами.

— Холера, а не хлопец! — засмеялся Богдан, опуская кулак. — Не бойся, волоса с твоей головы не упадет. Слово чести! Мы — побратимы. Побратима я не предам. Ты Олю спас, а я, дурак, ее погубил.