За убегающим горизонтом - [42]

— Вон наши корабли, мосье. Они кажутся отсюда не крупнее омаров, прямо не верится, что мы могли на таких маленьких суденышках пересечь океан. Когда смотришь с этой горы, многое представляется по-другому…

— Да, Жанна, — ответил Коммерсон. — Наши суда выглядят всего лишь как две маленькие пироги. Но их прибытие сюда может многое изменить на этой земле. И кто знает, не наступила ли уже новая эра для Отаити? Я слышал, что мосье Бугенвиль собирается закопать в землю доску с вырезанным на ней текстом о том, что остров отныне принадлежит французской короне. Так делают всегда на вновь открытых землях. Так собирается сделать и Бугенвиль. Справедливо ли это, Жанна? — Коммерсон долго молчал, углубленный в свои мысли. Жанна тоже задумалась. Но вот ученый решительно поднялся на ноги:

— Пора нам возвращаться. Ведь то, что мы собрали за сегодняшний день, нам с трудом удастся дотащить до корабля. Как жаль, что у нас нет того маленького ослика, которого тебе удалось приобрести в Бразилии…

Тяжелые папки с гербариями давили плечи. Густой сумрак леса постепенно стал редеть. Кое-где сквозь листву деревьев проглядывала синева океана. Утомленные Барре и Коммерсон медленно спускались к побережью.

Наконец показалась знакомая роща, где расположились лагерем моряки. Белеют расставленные у самого моря палатки. Большая группа таитян расположилась у самого лагеря. Они с любопытством наблюдали за работой моряков. Находившиеся в лазарете цинготные больные стали теперь немного бодрее и бродили возле палаток.

Барре и Коммерсон, передохнув на зеленой лужайке, двинулись дальше и сейчас же привлекли внимание островитян, которые всегда пристально разглядывали чугкеземцев.

Вдруг тонкий высокий юноша что-то сказал своим соплеменникам и с криком «айенене!», «айенене!» бросился к Барре, и тотчас же путников плотно окружили. Островитяне хватали Барре за руки, заглядывали ей в лицо, а потом некоторые из них попытались стянуть с нее синюю матросскую куртку.

Девушка перепугалась. Напрасно Коммерсон растерянно повторял «тайо», «тайо». Островитяне были чем-то радостно взволнованы. Видимо, они не хотели причинить никакого вреда девушке, но их настойчивость становилась все агрессивнее. Им удалось снять с Жанны куртку, несмотря на ее отчаянное сопротивление.

В растерянности Барре побросала на землю коллекции, собранные с таким трудом, и часть экзотических растений, найденных в этом утомительном переходе, вывалилась из папок.

Коммерсон хватал за плечи то одного, то другого, чтобы утихомирить возбужденных островитян и одновременно спасти хотя бы часть добытого. Возбуждение таитян не ослабевало. В конце концов они подняли на руки Барре и собрались уже куда-то нести ее. Помощь пришла в самую критическую минуту. Шевалье де Бушаж, который руководил перевозкой тяжелых стволов из рощи, где шла порубка деревьев, услышал крики и, увидев в толпе островитян Коммерсона и Жанну, поспешил на выручку.

Он так стремительно ворвался в самую гущу толпы, что все расступились, и Барре осталась лежать на земле.

Шевалье бросился к ней:

— Что с тобой, Жанна, ты не ранена?

— Нет, но я очень перепугалась.

Вдвоем с Коммерсоном они помогли Барре подняться на ноги. Все случившееся казалось ей дурным сном.

— Странно все-таки, — сказал Коммерсон, — что столь миролюбивые островитяне вдруг напали на нас…

Разгоряченный де Бушаж оправлял свой мундир. Барре, немного успокоившаяся, собирала разбросанные папки.

— Вы ходите всегда безоружными, — сказал Коммерсону шевалье, — это, в конце концов, опрометчиво и может кончиться трагически…

Де Бушаж не переставал удивляться, отчего так необычно повели себя гостеприимные и дружелюбные жители острова? Даже за короткий срок пребывания на острове шевалье успел убедиться, что на Новый Кифере можно было ходить по лесу и даже спать в самых отдаленных уголках, не опасаясь нападения ни человека, ни животных.

Коммерсон, который немало побродил по острову, знал уже, кроме того, что и запасов продовольствия здесь не нужно брать в дорогу: в любой хижине путнику предоставят и кров, и пищу, а в случае нужды дадут и одежду — парео, легкое белое одеяние, не стеснявшее движений.

Пока французы шли к шлюпке, таитяне следовали за ними по пятам. Все время раздавались их громкие возгласы «айенене», «айенене!».

— Я немного научился за это время языку островитян, — сказал де Бушаж. — Некоторые слова мне теперь уже знакомы. Ведь я руководил порубками в дальней роще и нам помогало множество туземцев. — Он минуту помолчал и задумчиво проговорил — «Айенене» по-таитянски значит «женщина». Не могу понять, откуда островитяне так легко распознали в переодетой в мужское платье Жанне женщину…

Коммерсон остановился пораженный. Как молнией осветилось для него значение происходящего.

— Вот как, любезный шевалье? — воскликнул он. — Тогда для меня совершенно ясно, почему эти миролюбивые люди столь неожиданно напали на нас.

Коммерсон радостно улыбнулся. Прекрасное расположение духа вернулось к нему.

— Вы только вдумайтесь, шевалье. Ведь то, что женщина переоделась в мужскую одежду, может сбить с толку только нас, европейцев, но не туземцев. Ведь они никогда не видели женской одежды европейцев. Они не знают, в чем ходят у нас женщины, и поэтому обращают внимание главным образом на сложение и фигуру человека, на черты его лица… Одним словом, они ближе к природе и потому ближе к истине. Все совершенно понятно. Как мы успели уже убедиться, островитяне очень любопытны. Они не останавливаются даже перед похищением понравившегося им предмета. Вы видели, шевалье, с каким интересом рассматривают они наших моряков. А теперь таитяне проявили естественное любопытство, чтобы рассмотреть как следует и женщину… Еще раз повторяю, шевалье, что все объясняется очень просто…