За убегающим горизонтом - [27]

Лавесс праздно сидел в саду генерал-губернаторского дворца в Буэнос-Айресе.

Был конец сентября, и здесь стояла ранняя весна. Лавесс очень любил солнце, но оно жгло все сильнее, и он поставил маленькую скамеечку в тень раскидистого дерева. Пожалуй, он был единственным иезуитом в Испанской Америке, который не испытывал сейчас беспокойства. Его белые руки лежали на коленях совершенно неподвижно, хотя обычно они беспрерывно перебирали четки или края сутаны. Он с удовольствием предавался отдыху от того душевного напряжения, в котором пребывал все эти дни. Лавесс взял за правило ежедневно наносить визит чопорному и чванному испанцу дону Букарелли.

Удивительные вещи происходят в старой испанской колонии. Ведь именно здесь, в Испанской Америке, где иезуиты были так сильны, Лавесс и надеялся получить главный козырь в борьбе против предприятия, задуманного ненавистным иезуитам Шаузелем и осуществляемого Бугенвилем. Но даже для него, всеведущего Лавесса, эти события были полной неожиданностью.

В последний момент, узнав о намерениях Букарелли, Лавесс послал в Кордову — главную ставку иезуитов — своих пятерых агентов под видом коммерсантов. Но они были арестованы, и их так же, как и остальных иезуитов, посадили на корабли, чтобы отправить в Европу.

Однако Лавесс не подавал и виду, что его планы расстроены, и ежедневно являлся к дону Букарелли засвидетельствовать свое почтение.

— Ну, хорошо, вы ликвидировали иезуитские миссии, — спрашивал он бесстрастным тоном, — а чем вы замените их?

Сейчас Лавесс, вспоминая эти беседы, гневно раздувал ноздри. Бездарный правитель! Как глупы все те, кто не хотят иметь дела с иезуитами. Но теперь, когда отец Лавесс понял, что в игру вступили слишком могущественные силы, он внезапно обрел тот покой, которого ему так не хватало со дня отплытия из Нанта. Терпение — большой козырь иезуитов. Живучесть ордена может быть была обязана именно этому качеству, которого у Лавесса было предостаточно.

На дальней дорожке показались Филибер Коммерсон и Жанна Барре, тащившие, как обычно, тяжелую поклажу. Ослика, который сопровождал их в Рио-де-Жанейро, ввиду спешности отплытия пришлось оставить там.

Коммерсон намеревался отдохнуть в тени высоких деревьев, но, увидев Лавесса, вздохнул. Что ж, иногда приходится разговаривать и с теми, к кому не расположена душа. Иначе можно прослыть угрюмым, озлобленным человеком. Коммерсон раскланялся с Лавессом и устроился рядом с ним на зеленой травке.

Корабельному священнику не давали покоя его мысли, хоть он и не мог ими делиться ни с кем.

Посмотрев на Коммерсона своим холодным взглядом, Лавесс проговорил:

— Не правда ли, мосье, неплохой дворец облюбовал маркиз Букарелли. Мы с маркизом много беседовали на различные темы. Мне кажется, испанский двор поступает весьма неразумно, ликвидируя миссии.

Коммерсон удивленно вскинул голову. Он слышал, что Лавесс был иезуитом. Но откровенно защищать орден сейчас, когда выяснилось столько отвратительных подробностей его деятельности?

— Мне кажется, напротив, что Испания поступает вполне правильно и разумно, хотя, быть может, с известной долей нетерпения и горячности, — сказал он осторожно, желая избежать неприятного разговора.

— Мой обеденный прибор много дней ставили рядом с прибором дона Букарелли, — упрямо продолжал отец Лавесс, — и он не мог мне доказать справедливости этой жестокой по отношению к иезуитам меры.

Лавесс отбросил палочку, которой выводил какие-то замысловатые узоры на земле, и посмотрел на ученого.

— Я, как вы знаете, отец Лавесс, — начал Коммерсон спокойно, но затем все более и более волнуясь, — имею обыкновение много ходить, чтобы собирать интересующие меня растения, и поэтому бываю даже в самых глухих деревнях. Так вот, например, в одном маленьком местечке близ Монтевидео я видел страшную картину, как иезуиты заставили трех индейцев избивать кнутами друг друга за то, что они, утомленные тяжким трудом, заснули во время мессы. Эти бедняги ходили в лохмотьях. А священник миссии имел в Буэнос-Айресе громадный магазин, набитый товарами. Не думаю, чтобы все это богатство досталось ему честным путем.

Коммерсон закашлялся и поднес к губам платок. Глаза Лавесса стали еще более холодными.

Но Филибер не замечал этого. Хотят знать его мнение? Гак вот оно:

— Иезуиты не упустили ни одну из четырех частей света. Счастье, что хоть Южная Америка начинает освобождаться от этой братии. Приказ, полученный доном Букарелли, уже распространяется на Мексику, Перу и другие испанские владения. В Португальской Америке собираются сделать то же. Говорят, всех иезуитов высылают в Рим. Если это правда, то папа сможет предпринять против Турции поход с помощью рати, собранной Лойолой, — Коммерсон хрипло засмеялся. — Но богу, наверное, не угодно, что я так отзываюсь о его верных слугах. Может быть, среди них и есть заслуживающие сожаления. Однако образ их правления был отвратительным.

Коммерсон остановился. Скрип гравия на дорожке заставил его обернуться.

К ним подходили принц Нассау, шевалье де Бушаж и другие французские офицеры.

Они уже давно заметили, что мосье Коммерсон что-то нетерпеливо доказывает отцу Лавессу.