За убегающим горизонтом - [18]

— Да это принц! — воскликнул Дюкло-Гийо.

Теперь и Бугенвиль узнал Шарля Нассау.

Сделав отчаянное усилие, кит перевернулся на бок и, ударив хвостом, оказался на глубоком месте. Через минуту он исчез из виду.

Принц еще долго стоял с топором в руках, глядя в море. На его белой кружевной рубашке можно было различить темные пятна.

Бугенвиль поднялся на ноги, стряхнул с камзола песок, поправил шпагу. Он, нахмурившись, смотрел на носки своих сапог.

Птицы с криком носились вокруг, готовые, казалось, сесть на плечо.

На вершине холма показалась странная фигура: смешно переваливаясь и размахивая короткими крыльями, к ним приближался крупный пингвин. Клюв у него был длинный и тонкий, перья на спине темные, а на животе ослепительно белые. Желтый воротник имел белые и синие оттенки. По временам птица издавала громкий крик, сильно вытягивая шею.

— О, вот и Жан, — улыбнулся Бугенвиль: это был один из прирученных колонистами пингвинов. — Как вы думаете, Дюкло, чем покормить этого разбойника?

С тех пор как Шенар де ля Жиродэ отдал приказ поднять якоря и выйти в открытое море, транспорт «Этуаль» преследовали неудачи.

Мало того, что непредвиденные обстоятельства надолго задержали транспорт на рейде в Рошфоре, мало того, что пришлось сняться с якоря только в середине февраля, — корабль оказался так же неподготовленным к плаванию, как и фрегат «Будёз». Сразу же после отплытия из Рошфора в корпусе корабля обнаружили сильную тень. Рангоут был в очень плохом состоянии. Хорошо еще, что во время перехода к берегам Америки не было сильных бурь и корабль не подвергался серьезным испытаниям.

Жиродэ даже сначала подумал, не вернуться ли во французский порт для основательного ремонта корабля, но это сильно нарушило бы планы Бугенвиля. Поэтому капитан принял решение идти к Малуинам, чтобы присоединиться к фрегату.

Ученые, вступившие на борт транспорта в Рошфоре, — астроном Веррон, натуралист Коммерсон, инженер Роменвиль, хирург Вивэ — часто собирались вместе в кают-компании. Веррон, рекомендованный известным ученым, членом Академии Лаландом, быстро сошелся с Коммерсоном. Молодому астроному предстояло выполнить большую программу наблюдений. Он с воодушевлением говорил о ней с натуралистом.

Вивэ тоже не чуждался общества Коммерсона. Казалось, словесная стычка в Рошфоре забыта ими. Но однажды, когда Вивэ заметил в руках Коммерсона томик Руссо, изданный в Женеве, он резко изменил свое отношение к ученому и демонстративно выходил из кают-компании, когда там появлялся Коммерсон.

Новый слуга Коммерсона — Жан Барре — оказался не только усердным, но и расторопным, даже любознательным. Он интересовался всем, что делал ученый, и Коммерсон как-то незаметно для себя стал рассказывать ему о ботанике.

В Рошфоре, занятый подготовкой к отъезду, Коммерсон не обращал особого внимания на внешность своего нового слуги. Но теперь он стал подмечать в его поведении и облике некоторые странности. Прежде всего — нежное лицо без всяких признаков растительности, маленькие руки, с необычной ловкостью перебирающие гербарии, чуть приподнятая грудь. Вскоре предположения превратились у Коммерсона в уверенность, и он прямо спросил у своего нового слуги, мужчина ли он.

Барре растерялся. И когда он поднял на Коммерсона полные слез глаза, тот окончательно убедился, что перед ним переодетая девушка.

— Что мне было делать, — рассказывала она, когда Коммерсон ее успокоил. — Я сирота. У меня не было никаких надежд ни выйти замуж, ни устроиться на какую-нибудь сносную работу. Единственная дорога — в монастырь. Тут, к счастью, я увидела вас, мосье, узнала, что вам нужен слуга. Приняла безрассудное решение. А теперь все открылось… Не прогоняйте меня и никому не рассказывайте об этом. Иначе мне ничего не останется, как броситься в море.

Коммерсон не был сентиментален. Он твердо решил отправить Барре обратно во Францию, как только они прибудут в какой-нибудь порт. У ученого-натуралиста слуга — женщина! Ведь ему, Коммерсону, придется таскать тяжелое снаряжение, подниматься в горы, пробираться в непроходимых зарослях тропического леса. Коммерсон знал и о том, что моряки считают за дурное предзнаменование присутствие на корабле женщины. Вдобавок ко всему Барре плохо переносила качку и сильно страдала от морской болезни.

Через несколько недель Коммерсон стал замечать, что многие моряки как-то странно поглядывают на его слугу.

Ученый решил посоветоваться с командиром корабля — старшим лейтенантом Шенаром де ля Жиродэ, как скрыть от команды до прибытия в Южную Америку, что Барре — девушка.

Он нашел его в капитанской каюте, о чем-то беседующим с корабельным священником отцом Маньяром. Когда Маньяр вышел, Жиродэ вопросительно взглянул на Коммерсона. Его глаза, всегда смеющиеся, на сей раз были задумчивы.

— Не должен был бы я вам этого говорить, мосье Коммерсон, — сказал он, — но обстоятельства уж очень серьезны.

Коммерсон насторожился. Что такое? Неужели и Жиродэ все известно? Но капитан заговорил о другом:

— Вы, наверное, знаете, мосье, что по выходе из Рошфора мы обнаружили на корабле много неисправностей. Особенно меня беспокоила течь в носовой части. Это заставляет нас идти в Рио-де-Жанейро, а не на Малуинские острова, чтобы стать на основательный ремонт. Раньше я думал о случайном стечении неблагоприятных обстоятельств. Но вот отец Маньяр говорит, что все это дело рук иезуитов. Он янсенист и поэтому ненавидит их. Кое о каких подозрениях он мне рассказал. Но ведь это только подозрения…