За столетие до Ермака - [81]
Воевода Иван Иванович Салтык подолгу сидел в одиночестве на корме насада – бобровая шапка надвинута на брови, лицо предостерегающе отстраненное. Дети боярские по корме и ходить боялись: суровым казался воевода, неприступным. А тут еще Аксай каждого глазами обжигает, зубы скалит угрожающе – стережет покой своего господина.
«Сердит воевода-то… Может, недоволен чем?…» – шептались люди на насаде, опасливо поглядывая на Салтыка.
Но Салтык не был ни сердитым, ни недовольным. Наоборот – только теперь он окончательно поверил в благополучный исход сибирского похода. Понял Салтык, что не столько от его воеводской воли зависит теперь возвращение, сколько от усердия гребцов, бдительного пригляда десятников, чутья кормщиков. Высвободившись от походных забот, Салтык почувствовал себя лишним и тяготился этим. Одно ему оставалось – размышлять, и Салтык неторопливо перебирал в памяти лица, слова, давнишние и совсем недавние дела знакомых ему людей, походных товарищей, как бы отыскивая запоздало ответ на вопрос князя Федора Семеновича: «А какие люди?»
Размышлял – и чувствовал тихую радость от проникновения в человеческую сущность, вдруг приоткрывшуюся в походных испытаниях. Люди представлялись ему не в окаменелой неизменности, а как бы в двух ликах, прошлом и настоящем, и гранью между этими непохожими ликами были повороты самого похода.
…Федька Брех. Неунывающий весельчак, бабий баловень, легкая душа… Когда-то только и разговоров было, с кем Федька подрался, какую девку обгулял. Припомнил Салтык к случаю и о Федькиных подвигах в девичьей, и о дородной соседке-боярыне. А ведь не так все просто! Трепало Федьку жизнью, как кленовый лист свирепым осенним ветром. Кружит ветер кленовый лист, хлещет о колючие ветви, мнет, засасывает в бурую грязь. Но минет непогода, умоется земля очищающим дождем, проглянет сквозь тучи солнышко – и вспыхнет кленовый лист на дороге красным пятиконечным цветком – неистребимый, радостный. Так и Федька: любые невзгоды ему нипочем. Пройдет беда, и снова Федька светел, распахнут навстречу людям. Уважения сие достойно!
В сибирском походе повернулся молодец неожиданной гранью. Подлинным воеводой стал Федька – рассудительным, неторопливым, надежным. Не Федька уже, а Федор Милонович, государственный человек! Будто переродился лихой сын боярский, откуда что взялось!
Когда рассказали люди, что крутится Федька возле остяцкой девки, подумал было Салтык: «За старое взялся!» Но пригляделся, как Федька подле своей милушки млеет – глаза светятся, на лице доброта, плечи обнимает бережно, любовно, – и засомневался. Может, и вправду Федька любовь свою встретил, надобно ли пресекать?!
Поинтересовался стороной: не было ли соблазна для ратников? Оказалось, не было. Поняли люди светлую Федькину любовь, не злословили и даже завидовали: не каждому такое счастье Богом подарено. А как безвинно зарезали остяцкую девку, почернел Федька, сидит закаменелый или мечется по палубе, как злой медведь-шатун по весеннему лесу, тронь такого – убьет! Но товарищи на него не обижались, понимали: у человека большое горе. Еще больше поднялся Федька в глазах людей через свою несчастную любовь. Вот ведь как все повернулось!
…Андрюшка Мишнев… Шильник, он и есть шильник! Так думал Салтык после первого уклончивого разговора с Андрюшкой в Устюге: корыстолюбец, продувная бестия, скользкий, как соленый рыжик, такого хоть в кулак зажимай – все равно выскользнет! Помнил Салтык, как наушничал Андрюшка князю Курбскому, и о себялюбивом противоборстве с Емельдашем на Вишере-реке тоже помнил. А воровское ночное хождение к татарскому городку на Иртыше, за что шильник едва жизни не лишился, давно ли было!
По времени недавно, а вот по делам…
После битвы у Обского Старика, где Андрюшка Мишнев собственноручно взял большого князя Молдана и заслужил великую честь, будто подменили его. Воровские свои затеи бросил. Боярский сын Шелпяк, который присматривал за шильниками, только головой качал: «Удивляюсь, воевода. Андрюшка на своем ушкуе строгости завел, как в государевом стремянном полку. Остяков запретил обижать, ходят меж них Андрюшкины шильники, яко ягнята, кроткие. Чудеса! – Прибавлял с притворным огорчением: – Матерно лаяться Андрюшка перестал, а ведь каким мастером был, заслушаешься!»
Немало озадачен был Салтык, когда Андрюшка вдруг принес мягкую рухлядь, утаенную раньше от общей казны. Дети боярские и те для себя понемногу мехов припрятывали, воеводы смотрели на сие сквозь пальцы, а тут ведомый шильник бескорыстничает! Заподозрил Салтык, что хитроумный Андрюшка что-то для себя выгадывает. Но тот ничего не просил, смотрел прямо, говорил с достоинством, и Салтык почти поверил. Может, и вправду желает искупить прошлое воровство свое!
А совсем недавно в ватаге Андрюшки Мишнева случилось такое, что воевода Салтык не знал, как и отнестись – гневаться ли, благодарить ли. Один из шильников, которого свои же товарищи наградили позорным прозвищем Лихошерст [98], зарезал в лесу мирного остяка, взял беличьи шкурки и мешок с сушеной рыбой. Андрюшка не довел о злом деле до воевод. Сами ватажники Лихошерста судили, сами приговор вынесли и сами казнили вора – тишком утопили в Оби-реке. Только от Шелпяка узнал воевода про ватажный суд, да и то не сразу. Значит, не напоказ сие было сделано, не для воеводской похвалы, на которую раньше был падок Андрюшка Мишнев, но ради чести государевой рати. Это Салтык понял и поверил Андрюшке, хотя присматриваться к шильнику не перестал. Иногда сам заговаривал с Андрюшкой, спрашивал совета. О чем думает? Оказалось, думал шильник, как побыстрее пройти судовой ратью по русским северным рекам, чтобы в Устюге быть к Покрову
В новом романе известного писателя-историка Вадима Каргалова рассказывается о жизни и деятельности Юрия Владимировича Долгорукого: мужа и отца, воина и полководца, дипломата и политика.
О жизни и деятельности младшего сына великого князя Александра Невского, родоначальника московских князей и царя Даниила Александровича (1261–1303) рассказывают романы современных писателей-историков Вадима Каргалова и Бориса Тумасова.
В ЖЗЛ уже вышли книги о выдающихся полководцах прошлого — Дмитрии Донском, Александре Невском, Александре Суворове, Михаиле Кутузове. Сборник «Полководцы Древней Руси» продолжает биографическую летопись ратной славы нашей Родины, обращаясь к эпохе становления и расцвета Киевской Руси в X — начале XII века к победам Святослава и Владимира Мономаха.
Об одном из наиболее прославленных государственных деятелей Древней Руси, великом киевском князе-полководце Святославе (942 – 972) рассказывает роман известного писателя-историка В.Каргалова.
О выдающихся русских полководцах и военачальниках XVII века, об их подвигах во славу Отечества рассказывается в этой книге, основанной на документальных материалах, дошедших до наших дней.Для массового читателя.
В книгу входят исторические повести, посвященные героическим страницам отечественной истории начиная от подвигов князя Святослава и его верных дружинников до кануна Куликовской битвы.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.