За родом род - [51]

Михаил Федотов — один из бывалых. Сегодня поднялся в четыре утра. Дома свинью заколол. У соседа. Еще у соседа. Потом за ним прибежали с другого конца поселка, куда ходить он не собирался, потому что колоть животин должен был там другой. Но другой заболел. Михаила везде угощали. Зная, чем это может закончиться, он показывал уровень.

— Чуть-чуть, не боле. Иначе рука окривеет.

И вот позади у Михаила двенадцать дворов. В распахнутом ватнике, галифе, широких кирзовых сапогах, щекастый и грузный, с навалившимся на ремень животом, ступает он серединой дороги. Шаг хотя и тяжелый, но твердый.

Полдень. Небо только что отряхнулось от облаков, и в глубине его, золотясь плавниками, купается солнце. На душе у Федотова словно бы вьется веселая птаха, позывая его к беспричинной улыбке.

Оказавшись без дела, Михаил смутился, не зная, куда теперь и пойти. Шел домой. А сейчас домой передумал. Потянуло встретиться с мужиками. С любыми. Кого он знал и не знал. С кем бы можно было разговориться.

Еще издали, у барака, где жила вербованная братва, он услышал веселый шумок. Подойдя поближе, среди молодых сезонников, одетых в новые ватники, кепочки и ботинки, приметил Володю Раскова, нежно-румяного, с тонкой шеей холостяка, который закончил нынче Лесной. Тем и пугал Федотова юный мастер, что был он чрезмерно наивен и доверялся каждому, кто находил к его сердцу подход. Начальство не углядело в парне тех притягательных качеств, что могли бы Раскова приблизить к нему, и держалось с ним на дистанции, какая всегда разделяет неопытных от бывалых. Володя же, как и любой неумелый работник нуждался в поддержке. Искал ее там и сям. И нашел. Нашел среди сезонных рабочих, чья дружба с Расковым была замешена на расчете. Этого Михаил и опасался, всегда боясь проникающих в душу людей, берущих оттуда самое дорогое, чтоб использовать с выгодой для себя.

Видя, что четверо работяг подались рысцой к магазину, а остальные с Расковым тронулись к двери барака, Михаил сорвал с головы лохматую кепку и сделал ею отчаянный круг:

— Володя! Ну-ко, сюда-а!

Компания обернулась, кто-то состроил ладонями птичку, взмахнул крылами, как бы пустив ее в сторону Михаила, да птаха к нему лететь отказалась, и все рассмеялись, а мастер, под одобрительный возглас сезонников, прокричал:

— После! Сейчас не могу! — И исчез в общежитии вместе со всеми.

Расстроился Михаил. Понял, что парня сейчас напоят. Федотов стоял шагах в двадцати от барака. Сезонники, видно, ввалились в одну из комнат, где затевалась гульба. Он их не видел, но мысленно был среди них, что-то доказывал им на правах справедливого мужика, который всех дальновиднее и мудрее, протягивал руку к Раскову, намереваясь его увести. Пожалуй, он так бы и сделал. Во всяком случае, он постарался бы вытащить мастера из барака и этим самым избавить его от корыстных дружков. Да тут до слуха его долетели нервные крики.

Федотов почувствовал: что-то стряслось. Он чертыхнулся и пошагал, сшибая носками сапог комья каменной грязи.

Навстречу попался завхоз Клеопатра, маленький мужичонка с уныло опущенной головой. Шел, подымая ноги так тяжело, точно они прилипали к дороге и он отдирал их с трудом.

— Чего это там? — спросил у него Федотов.

— Драчка, — ответил завхоз.

Федотов ускорил шаг. Да что-то кольнуло у голенища. Он наклонился и вынул из сапога закрытый чехлом длинный нож. «Где бы оставить?» — подумал и подошел к крыльцу щитового дома. В дверях его разглядел десятницу Веру. Перехватив встревоженный взгляд десятницы, Михаил догадливо ухмыльнулся:

— Не мужа ли потеряла?

Десятница показала за палисадник, где стоял нежилой пятистенок, глазевший разбитыми окнами на стадион.

— Его увел туда Коля Дьячков.

— Для чего?

— Для какого-то разговору…

Федотов понял, что дело худое. Положив нож на выступ крыльца, заторопился на голоса. Минута понадобилась ему, чтоб обогнуть забор вокруг нежилого дома, откуда был виден весь стадион.

Кучка зевак с папиросками наблюдала, желая понять: кто возьмет в стычке верх. Или Борис Кореводин, спортивно сложенный, в сером костюме шофер лесопункта, что доставляет в поселок орсовский груз. Или сын пилорамщика Колька Дьячков, сухощавенький, с блеклыми усиками парнишка, вооруженный кривым коромыслом, которым он махался так страшно, что нельзя к нему было в подойти.

— После нас в больнице не лечат! — орал Колька, стараясь достать коромыслом до упиравшегося спиной в железную штангу ворот Бориса, который, будто боксер на ринге, отскакивал от ударов и ждал момента, чтоб самому налететь на задиру. И он дождался. Кинувшись под коромысло, успел до удара сцепиться с Дьячковым и, сжав его голову сильным захватом, стал жестоко ее наклонять, выворачивая из шеи.

Федотов прошел сквозь толпу суетливых зевак, развалив их на две половины.

— Паленая кура, нешто я уговаривать буду? А ну разойдись, покуда не размахнулся!

Но драчуны не услышали: слишком были увлечены, и Федотов, вытянув руку, точно бревно, опустил ее с силой меж их плеч. Драчуны, разделенные толстой рукой, как границей, не сразу и поняли, что случилось, однако, увидев стоявшего между ними взопревшего Михаила, сообразили, что драку уже продолжать бесполезно.