За родом род - [43]

В голове у Ивана мелькнуло: «Председатель у нас не дурак: верное дело поддарит себе, а неверное — бригадиру». Вспомнил Иван Илью Мигунова, который в прошлом гаду две недели жил у него на квартире, пока в мастерских проводили монтаж завезенных станков. Человек предприимчивый и сметливый, с верным нюхом на нужных людей, умевший к ним подбирать безошибочный ключик.

— Знаю Илюшу, — сказал Слободин, — дяденька дошлый.

— Так вот, от него надо как-то наш «Беларусь» получить. Я звонил в Сельхозтехнику. Говорят: все сделано, можно за трактором приезжать. Вот и думаю вместе с Шишовым тебя отправить…

Душа у Ивана тонко заныла. «Наказан я, что ли? В бригаде дел самых срочных невпроворот».

— Мне-то туда на хрена, коли Валя поедет. Он тракторист, он и получит. Тем паче это его «Беларусь».

— Эх, Ваня, Ваня, — сказал Полетаев, — ты же знаешь не хуже меня: одного Шишова нельзя.

Иван, скрепя сердце, начал прикидывать: сколько времени может занять поездка в райцентр? Успеть бы до вечера. Чтоб хоть часик-другой поработать в своем огороде. Грядку какую вскопать. А то снова, как прошлой весной, не поможет Елизавете и придется жене надрываться одной.

— Тогда я на Леве, — сказал Слободин, забирая бумагу с печатью.

Полетаев высунул голову за окно.

— Лева? Ты слышишь меня?

— Слышу, — откликнулся Кокин. В кожимитовой куртке, белой кепке с помпоном, вечно с книгой в руке, с гладкокожим лицом, затаившем в себе приятную думу, он был похож скорее не на шофера, а на товарища из райцентра, который приехал в деревню организовывать шефский концерт.

— Поедет заместо меня, — Полетаев еще не назвал, с кем поедет шофер, а Лева уже улыбался.

— Ясно как на луне! Слободин! Я ему говорил. Он знает.

Председатель скрылся в окне. А Лева засунул в нишицу книгу, нажал на стартер и, едва Иван со словами «К Шишову!» ввалился в машину, рванул рычагом.

Жили Шишовы в конце деревни. Вале двадцать шесть лет. Трактористом он был неплохим, но в день получки, как правило, отличался. Этой зимой угодил с «Беларусем» под мост, где разнес у трактора ходовую, а у себя нижнюю челюсть и нос. С машины, само собою, Шишова сняли и ремонт отнесли на него. И вот теперь о нем вспомнили снова. Вспомнили для того, чтобы он перегнал из города трактор.

Пока Слободин в поисках Вали топтал сапогами крыльцо и подворье, Кокин вынул из нишицы книгу, раскрыл на закладке и начал читать. Свободного времени было у Левы с избытком, и он его зря не терял. К тому же теперь у него была презанятная книга, какую достала ему жена, работая в сельской библиотеке. И он углубился в нее. Но послышался скрип и гомон.

Открылась дверца дровяника. Оттуда на шаг впереди Ивана выскочил Валя. Был он босой, в драной майке, с грачиным пером на плече. Удивительно было и то, что в этот же мкг распахнулась дверь на крыльце, выпуская на волю Маню. Глаза у хозяйки забрали в одно двор, машину и мужа с Иваном. Забрали и пыхнули гневом.

— Куда вы его? Куда?

— За реку! — оглянулся Иван.

— Чую: сбиваете на худое! Стойте! Не отпущу! — Маня размахивала платком, волоча за собой двух вцепившихся в платье сынков, не дававших ей сделать проворного шагу.

Ивану некогда пререкаться. Сняв с забора пиджак с сапогами, толчком направляет Шишова в машину. И сам с разбегу ныряет в нее. Плюхнувшись возле шофера, тыкает пальцем в стекло:

— Жми, покуда Вальчика не отняли!

«Уазик» бросился резво вперед. Побежали навстречу озимое поле, кусты и пологая, в блеске фарфоровых чашечек строчка почтовых столбов.

— Куда вы меня? — дознавался Шишов, выгребая из мятых волос птичьи перышки и опилки, на которых он в эту ночь спал, потому что Маня, терпевшая Валю лишь в трезвом виде, до кровати не допустила. — На кой я вам дался? Какая польза во мне?

Но бригадир с шофером молчали до самого перевоза. И на пароме они не вступили бы в разговор, кабы не старый матрос-перевозчик Великопятов, который, завидя Шишова в машине, потребовал от него:

— А ну-ко вылазь! Не положено! Быстренько-быстро!

Иван был вынужден взять паромщика за рукав и, показав на Шишова, сказать опечаленным тоном:

— Нельзя!

Матрос покосился на Валю:

— Больной?

— И какой! — согласился Иван, а Лева, высунувшись из дверцы, добавил:

— На операцию отправляем.

Шишов, услыхав о себе такое, шмыгнул залатанным носом, попробовал выскочить на паром. Однако паромщик с Иваном его упредили, бросились к дверцам с обеих сторон и держали их так, точно Валя был буйно опасен и мог не в догадке кое-кого напугать.

— Холодно мне! — закапризничал Валя. — Дайте хотя бы одеться!

— Не сразу! — ответил Иван.

И только после того, как переплыли реку, поднялись на угор и помчались меж сосен весеннего бора, Иван протянул Шишову пиджак с сапогами:

— Теперь одевайся!

Валя надел на голые плечи еще не просохший тяжелый пиджак. Попробовал было обуть сапоги, да не вышло.

— Остановите, — вежливо попросил.

Слободин подозрительно обернулся:

— Чего у тебя? Шишов улыбнулся:

— Придется назад.

— Это куда?

— В Соловьево, ко мне домой.

В глазах у Ивана — настороженность.

— Чего ты там потерял?

Шишов возвратил ему сапоги:

— Обутка-та вон тридцать третий, а я ношу сорок первый. Сапоги-то Манькины, е-мое.