За родом род - [42]

— Мне-ка, Вань, боле нельзя на эту работу, — сказала Шишова, едва Слободин ступил на рундук.

Иван неверяще сузил глаза. Перед ним стояла гладкая баба с несокрушимо выпуклой грудью и налившимся животом.

— Чего тогда тебе можно? Телят обряжать — нельзя. Картоху перебирать — нельзя. Лодырь ты, Маня!

На лице у Шишовой наметилась хмурая складка.

— Тебе бы, Иван, здоровье мое. Не то бы заговорил. Мне внаклонку работать вредно. Фельдшерица сказала…

В делах медицины Иван был профаном, потому объяснение Мани он пропустил меж ушей. Лишь спросил:

— Непонятно: такая пышная баба — и недовольна здоровьем. Чего хоть там у тебя?

— Опущенье желудка, — сказала Шишова. Да так обреченно, так грустно сказала, что Иван покосился на Мании живот.

— Сама виновата, — заметил. — Ешь больно много.

Обиделась Маня:

— Еда-то тут ни при чем. От ревматизму он опустился.

Слободин растерялся и закурил.

— Одна болезнь за другой. Ревматизма-то хоть отчего?

— От худых жилищных условий.

Иван глянул на Маню с недоумением. Надсмехается, что ли? Да нет. Стояла Маня, потухнув лицом, имея вид горемыки, с которой действительно что-то стряслось.

— А чем тебе можно помочь? — осторожно спросил.

Маня сконфуженно улыбнулась:

— Жильем.

«Вот оно что! — дошло до Ивана. — Симулирует нездоровье, абы жилье себе отхватить».

— В доме специалистов? — спросил он как можно теплее, чтоб ненароком не рассердиться и не сорвать любопытный расспрос.

Согласилась Шишова!

— Хотя бы и в доме. Там, говорят, квартерка незанятая осталась. Ты бы замолвился за меня…

«Ну вот и раскрылася Маня». Иван готов уже был возмутиться, покрыть колхозницу гневным словцом, да услышал в себе жалеющий Маню голос: «Нельзя. Не надо. Она же не виновата». Избенка ее приосела от дряхлости на три угла и могла в любой день развалиться. Просила она не однажды, чтоб выделили квартиру. Председатель ей обещал. Но обещал не квартиру, а ссуду. Да только Мане ссуда зачем? Кто строить-то будет? Муж ее, Валя? Да где уж ему, коли родился и вырос с губами, которые вытянул на стакан.

— Чего? — спросил Слободин, увидев вдруг в Мане одну из тех несуразных колхозниц, которой никто ни разу не помогал. — Вселишься в новый дом, дак и работать будешь, как люди?

— Как люди, Ваня. Нисколько не хуже.

— А ревматизма?

— Пройдет.

— А желудок?

— Подымется.

— И внаклонку работать не побоишься?

— Не побоюсь.

— Хоть картоху перебирать, хоть коров обряжать?

— И то и другое!

— Пошли тогда к Полетаеву! — предложил Слободин.

У палисада конторы в сиянии бампера, стекол и крыльев стоял «уазик». Шофер Лева Кокин сидел за рулем и читал растрепанно-толстую книгу. Иван громыхнул ладонью по крыше машины:

— Кого повезешь?

Оторвался Лева от книги:

— Вероятно, тебя.

— Сегодня не выйдет.

Догнав Маню уже в коридоре, Слободин вошел вслед за ней в кабинет.

— Вот, доярку нашел! — кивнул головой на Маню.

Виктор Михайлович Полетаев не собирался вставать из-за яро игравшего лаком стола, да поднялся, вышел навстречу Шишовой, здороваясь с Маней обеими руками.

— Очень рад! Очень! Значит, на скотный? Подменной? Прекрасно, Шишова! Сейчас с твоей легкой руки и выходные введем на ферме! — председатель взглянул поощряюще на Шишову. — Когда? Завтра с утра, наверно, и выйдешь?

— Я, Виктор Михайлович, готовая хоть сегодня, да только… — Маня замялась.

— У нее, — подхватил Слободин убеждающим тоном, — изба до беды худая. Сырость всякая, мокрота, отчего нутряные болезни. Ей бы в доме специалистов квартиру, и было бы все в порядке. Так, Маня?

— Так, — подтвердила Шишова.

Виктор Михайлович поугрюмел. Была у него квартира. Да не для каждого, кто попросит. Полетаев вернулся за стол.

— Скажу откровенно: с квартирами плохо у нас. Нынче дать не могу. Через год. Как, Шишова, с годок подождешь?

— Я чего? Я готова! — ответила Маня. — Только сперва пооправлю здоровье.

Полетаев напрягся:

— Значит, завтра на ферму не выйдешь?

— Да как выйду-то я? — удивилась Шишова. — Коли опять внутре заболело. Пойду-ко скорей к фельдшерице.

Дверь за Маней закрылась.

— Вот и делай людям добро, — сказал Полетаев.

— Какое добро? — не понял Иван.

— Ладно, — нажал Полетаев на голос, — оставим это. Выкладывай, как там у нас? — Председатель спрашивал о делах.

— Сегодня коров выпускаем, — Иван загнул на руке первый палец.

— Так, — кивнул председатель, согласный заранее с тем, что сообщит ему Слободин.

— Плотники стропиловку начали поднимать, — загнул Слободин еще один палец.

— Тоже неплохо, — сказал Полетаев.

— Всех баб послал картоху перебирать.

— Ладно, ладно.

— Кладовщику велел сортовую пшеницу перелопатить.

— Это ты молодец, — похвалил председатель, хотя думал совсем о другом.

— Завтра сеяться будем, — Иван загнул пятый палец.

Полетаев поднялся. Тучноголовый, с короткой шеей, наплывшей розовой складкой на воротник пиджака, под которым белела льняная рубаха, он прошелся по кабинету. Проследив за ним, Иван вдруг углядел в его напряженно-слоистом лице недосказанность, даже просьбу, и понял: Виктор Михайлович рад свалить на него работенку, с которой должен был справиться сам, да, видать, была она канительной.

— Чего я тебя попрошу, — Полетаев кротко взглянул на Ивана. — Механика грипп повалил. Мне, понимаешь, никак. — Он коснулся рукой телефона. — Зачем-то Вологда вызывает. А ты бы съездил с Шишовым. Заведующего мастерскими Илью Мигунова знаешь?