За рекой, за речкой - [24]
И только тогда, когда вышли из машины у репера, мало-помалу размыкав досаду да вдруг услышав далеких жаворонков, Эдуард Николаевич соединил их позвенькиванье с тонким смехом Наташи. Как тут было не подумать сладко о перемене места жительства!
— У тебя, Михал Васильч, завсегда так… На охоту идти — собак кормить, — донесся от машины ворчливый голос шофера.
«Наконец-то узнал, как его зовут», — обрадовался Верховцев и отвернулся от обрыва.
Михаил Васильевич призывно махнул ему рукой из машины.
На заднем сиденье была развернута газета, на ней — плавленные сырки и кое-как порезанный хлеб. Михаил Васильевич, держа в одной руке нераспечатанную бутылку водки, другой показывал Верховцеву на свободное подле себя место.
— Садитесь-садитесь. Разделите со мной Дорожную трапезу, — заворковал он. — Пробегал день-деньской по разным кабинетам, а во рту — ни маковой росинки. У нас ведь как: дела на копейку, а беготни на рубль. Бывает, что бегаешь-бегаешь, ноги до колен сносишь, а сам уж и забыл, зачем бегал. Ох-хо-хо… наши хлопоты…
Стоять перед открытой дверцей было неловко, да и жалко, было обижать Михаила Васильевича; он ведь (Верховцеву все стало ясно) и на гору за этим притащил, и отмалчивался, и похохатывал потому, что не решался — «а как на это посмотрит товарищ из области?»
Верховцев устроился в машине, решив не пить или всего-навсего поддержать компанию.
— А шофер? — кивнул Эдуард Николаевич на открытый капот, загородивший лобовое стекло.
— Миша! — крикнул Михаил Васильевич. — Иди перекуси.
Миша, копавшийся в моторе, ничего не ответил, только сильнее заколыхалась машина — он стал яростно крутить гайки.
— Ну, со свиданьицем на нашей, так сказать, хлеборобской земле.
От второй рюмки Эдуард Николаевич стал отказываться.
— Нет-нет… Спасибо, извините… Мне ведь лекцию читать, — говорил он, отводя в сторону руку Михаила Васильевича с зажатым в ней граненым стаканчиком.
— Так и мне ведь не на печь залезать, — уговаривал Михаил Васильевич. — Приеду, бумаг просмотреть да подписать — целая папка.
— То бумаги… А тут — перед людьми…
— Да ничего они не учуют. У нас от трибуны до первого ряда — десять метров. Дистанция! Какой там запах?!
— Нет, Михаил Васильевич. Извините — нет.
— Прошу, Эдуард Николаевич, не обижайте. Потом ведь, я вам скажу, дорога-то дальняя, считай, сорок верст. Рас-пу-утица. Все вытрясет вместе с запахом.
— Ну, уж если все вытрясет, тогда — так и быть, — рассмеялся Верховцев, приятно отметив, что его впервые назвали по имени и отчеству и что дорога, на самом деле, дальняя, и принял стаканчик. — За ваши успехи.
— Вот проклятая… Ее туда, а она еще дальше. Ху-у-ух, — с блаженством выдохнул Михаил Васильевич. — А насчет дистанции нисколько не вру. Сами увидите: не Дом культуры, а Зимний дворец. Вы б знали, каких только трудов он мне стоил?! Каких трудов! Стройка, унесшая полжизни. Прямо — название для многосерийного фильма, — говорил председатель сельсовета, отламывая от сырка крохотные кусочки и отправляя в рот. — Да-а-а, кому рассказать только.
— Помогали вам? Должны были помогать! Председатель колхоза, например, в первую голову.
— А что — председатель колхоза? Ты, говорит, на то и советская власть, чтоб приходить ко мне советоваться. Во-о-о, политика! Не он ко мне, а я — к нему. Да-а-а. Ну, это, можно сказать, в прошлом. Сейчас-то отношения — ничего так. Со скрипом, но работать можно. Иногда, правда… Ну, это пустяки. У кого не бывает. Правда ведь?
— Колхоз богатый?
— Миллионер! — Театрально произнес Михаил Васильевич, разведя руки с кусочками сыра и хлеба в зажатых пальцах, и усмехнулся. — Мил-ли-о-не-ер. Кверху ногами. Миллион долгу. Ну, это вы не смотрите… так. Это не так уж и много. Относительно если, конечно. Вон у соседей задолженность — полтора миллиона. Говорят, спишут. Дай-то бог. Но-о-о… миллион все же, — Михаилу Васильевичу явно нравились круглые величины. — Это тебе не воробей нагадил. Вот я ему и говорю, Козлову-то, предколхоза. Ты, говорю, за счет государства, за счет нашей советской власти существуешь, а туда же — «ходи советоваться». Это как понимать?
После третьей разговор стал тяготить.
«На кой черт мне эти раздоры, — думал Эдуард Николаевич. — Дерутся, как петухи, доказывают друг другу, у кого гребень толще. А проку-то? Тоже мне, начальство! На областную карту глянь, так их колхоз меньше капли… Хорошо, если народ про эти раздоры не знает. Правда, Козлов — симпатичный мужик, жесткий — «ходи советоваться, на то, мол, и советская власть»… А Михаил Васильевич хорош гусь. Если б долгу два миллиона, так для него б еще лучше было, тогда б Козлов помягче был, тогда б и согнуть его можно было… И на черта я смалодушничал? Надо было твердо — «нет!» — и все. Пусть бы обижался. Зато вел бы себя посдержанней. Интересно, стал бы он один пить или не стал бы?.. Я-то, я-то что делаю? Через два часа — лекция, а тут — водка. И всегда-то у меня так… Видите ли, человека жалко обидеть. А каково с пьяной рожей на трибуне?! К счастью, хоть слушатель — сельский, непривередливый, можно, в конце концов, и по бумажке. Хотя… по бумажке — последнее дело…»
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В третий том вошли произведения, написанные в 1927–1936 гг.: «Живая вода», «Старый полоз», «Верховод», «Гриф и Граф», «Мелкий собственник», «Сливы, вишни, черешни» и др.Художник П. Пинкисевич.http://ruslit.traumlibrary.net.
Поэт Константин Ваншенкин хорошо знаком читателю. Как прозаик Ваншенкин еще мало известен. «Большие пожары» — его первое крупное прозаическое произведение. В этой книге, как всегда, автор пишет о том, что ему близко и дорого, о тех, с кем он шагал в солдатской шинели по поенным дорогам. Герои книги — бывшие парашютисты-десантники, работающие в тайге на тушении лесных пожаров. И хотя люди эти очень разные и у каждого из них своя судьба, свои воспоминания, свои мечты, свой духовный мир, их объединяет чувство ответственности перед будущим, чувство гражданского и товарищеского долга.
Перед вами — первое собрание сочинений Андрея Платонова, в которое включены все известные на сегодняшний день произведения классика русской литературы XX века.В эту книгу вошла проза военных лет, в том числе рассказы «Афродита», «Возвращение», «Взыскание погибших», «Оборона Семидворья», «Одухотворенные люди».К сожалению, в файле отсутствует часть произведений.http://ruslit.traumlibrary.net.
Лев Аркадьевич Экономов родился в 1925 году. Рос и учился в Ярославле.В 1942 году ушел добровольцем в Советскую Армию, участвовал в Отечественной войне.Был сначала авиационным механиком в штурмовом полку, потом воздушным стрелком.В 1952 году окончил литературный факультет Ярославского педагогического института.После демобилизации в 1950 году начал работать в областных газетах «Северный рабочий», «Юность», а потом в Москве в газете «Советский спорт».Писал очерки, корреспонденции, рассказы. В газете «Советская авиация» была опубликована повесть Л.
… Шофёр рассказывал всякие страшные истории, связанные с гололедицей, и обещал показать место, где утром того дня перевернулась в кювет полуторка. Но оказалось, что тормоза нашей «Победы» работают плохо, и притормозить у места утренней аварии шофёру не удалось.— Ничего, — успокоил он нас, со скоростью в шестьдесят километров выходя на очередной вираж. — Без тормозов в гололедицу даже лучше. Газком оно безопасней работать. От тормозов и все неприятности. Тормознёшь, занесёт и…— Высечь бы тебя, — мечтательно сказал мой попутчик…