За растениями по горам Средней Азии - [60]
Проломник я тогда так и не нашел. Не нашел я его и два года спустя, когда проводил на Язгулеме геоботаническую съемку и паспортизацию пастбищ. Только в 1959 году завершилась история, начавшаяся за 56 лет до этого.
Случилось так, что мне пришлось заночевать в этом ущелье, не дойдя до цели. Темнело быстро, надо было искать место для ночлега. И я выбрал единственное приемлемое для этого место — ровное, возле воды, и в то же время сухое. Ни вверх, ни вниз по ущелью удобнее ночлега было бы не сыскать. Заночевал. А утром увидел, что надо мной нависает мокрая скала. Если бы Алексеенко пришлось ночевать в ущелье, то ночлег он выбрал бы только здесь. И утром тоже увидел бы эту скалу.
Это уже был «поисковый критерий». Я полез на скалу и через 20 минут, торжествуя, укладывал проломник в гербарную папку. Алексеенко написал этикетку правильно.
Профиль замкнулся
В итоге была написана коротенькая, в две странички, сухая заметка в научном журнале: «О новом нахождении…» Эмоциональная и эпическая сторона нахождения, разумеется, не описывалась. Язгулем за спиной. Впереди Гушхон, перевал через Ванчскии хребет. Зубчатый гребень. Ледники. Ходить по ним опасно: можно угодить в замаскированную снежной коркой трещину. И тогда… но об этом лучше не думать. Чтобы обезопасить себя, полагается ходить «в связке». Один путник идет на расстоянии от другого, и все связаны капроновым репшнуром… Если кто провалится в трещину, остальные вытянут. А если идешь один или вдвоем? Тогда связка не годится. И мы несем в руках чугурчуки — четырехметровые деревянные шесты с железными наконечниками. Как копье. Чугурчук — местное изобретение. Применений у него много. Он заменяет здешним охотникам ледоруб. Опираясь на заостренный конец чугурчука, можно, подобно прыгуну с шестом, перемахнуть через неширокий горный поток. А на леднике, если нести чугурчук вдоль хода, трещины не страшны: провалишься, шест ляжет поперек трещины и позволит выбраться. Хорошая вещь — чугурчук.
Спускаемся к Ванчу. Поясная колонка идет в обратном порядке. Сверху, сразу за снегами, идут луга. Потом степи. Ниже — заросли югана. Еще ниже — огромные зеленые лепешки сибирского можжевельника, распластавшиеся по щебнистым склонам. А по нижней части склонов пошли кустарники: иргай, шиповники, боярышники, миндаль. Правда, кустарниковые заросли разрежены, между кустами немало полыней и других пустынных и степных растений, но это уже детали. Главное — появился древесно-кустарниковый пояс. Памир с ботанической точки зрения кончился. Мы вернулись в Гиссаро-Дарваз. Профиль замкнулся.
Когда профиль по 72-му меридиану нарисован, многое проясняется. Мы шли с юга на север. От хребта к хребту, от долины к долине становилось влажнее, появлялось больше степей, а потом и лугов на склонах, и, наконец, появился кустарниковый пояс. А пустынь к северу становилось меньше. И подушечной растительности тоже. Ванч — это уже «непамирская» долина. Язгулем в верхней трети — тоже. В нижних же частях Язгулем еще сохраняет памирские черты растительной поясности, хоть и в своем особом варианте. А уж южнее Язгулема с Гиссаро-Дарвазом общего мало. Больше общего с сухим Восточным Памиром.
Наконец меридиональный профиль построен и вычерчен. Можно анализировать. К северу выклиниваются горные пустыни и нагорные ксерофиты, степной пояс становится шире, а криофитом постепенно становится олуговелым. Севернее Ванчского хребта вся поясная колонка сменяется:
I — пояс горных пустынь: 1 — гаммадовые, 2 — полынные, 3 — терескеновые; II — пояс нагорных ксерофитов: 4 — колючеподушечники, 5 — подушечники; III — пояс горных степей: 6 — полынные, 7 — колючетравные, 8 — злаковые; IV — пояс криофильной растительности: 9 — криофитон, 10 — олуговелый криофитон; V — вечные снега; V] — древесно-кустарниковый пояс: 11 — кустарниковые заросли и арчовые редколесья; VII — субальпийский пояс: 12 — заросли зонтичных; VIII— пояс лугового низкотравъя
Профиль получился интересный. Но одного его мало: он показывает закономерности смены растительного покрова только с юга на север. Пришлось проложить еще несколько профилей, на этот раз уже с запада на восток, от меридионального колена Пянджа в пределы Восточно-Памирского нагорья. На это ушло еще добрых четыре года. И вот итог. Выяснилось, что с запада на восток дно долин непрерывно повышается от 2000 до 4000–4500 метров, а климат становится все суше и холоднее, пока на самом нагорье не достигает почти тибетской свирепости. Границы всех высотных поясов с запада на восток, вслед за местностью и нарастанием сухости, тоже сдвигаются кверху. Если на Западном Памире горные пустыни доходят до 3000–3400 метров, то на Восточном этот рубеж сдвигается вверх на целый километр, а границы других поясов — на 700–400 метров: чем выше залегает растительный пояс на Западном Памире, тем меньше этот сдвиг. Получается, что на Восточном Памире те же пояса залегают более плотной пачкой, как бы прижатой к снеговой линии поднявшейся местностью. Здесь пояса не имеют уже такого вертикального размаха, как в более западных горных системах. Да и «размахнуться» поясам тут негде: дно долин лежит на высоте 4000–4500 метров, а верхний предел растительности — на высоте 5000–5200 метров. Для всей поясной колонки остается каких-нибудь 700—1000 метров — не то что на Западном Памире, где растительность формируется в почти трехкилометровом высотном диапазоне. Но главное, пояса на Западном и Восточном Памире в типе такие же: пустыни, подушечная растительность, степи, криофитон — хотя и представлены они другими формациями: вместо одной полыни — другая, вместо колючих подушек — неколючие и т. п. И ни лугового, ни лесного поясов на востоке тоже нет. Сменяется вариант, но не тип поясности.
