За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - [108]
Многие мусульмане соглашались. Сотни молодых людей записывались в школы, основанные Министерством просвещения для подготовки татар – учителей русского языка. Казанские купцы и предприниматели также поддерживали обучение русскому языку в основанных ими коранических школах (мектебах) и колледжах (медресе). Мусульманские элиты призывали своих единоверцев учить государственный язык, чтобы успешнее конкурировать с русскими в торговле, защищаться в русских судах и, по мнению реформистов, получать доступ к более совершенному европейскому образованию.
Планы Министерства по распространению обучения русскому языку имели среди мусульман и сторонников, и противников.
Но два связанные с ними мероприятия, объявленные в министерских резолюциях от февраля 1870 г., встретили более единодушную враждебную реакцию. Мектебы и медресе, ранее автономные, переходили под юрисдикцию образовательной инспекции. Чтобы поощрить мусульман к изучению русского языка и получению русского образования, Совет министров постановил, что для занятия государственных должностей (в том числе в пореформенных органах местного самоуправления, земствах) мусульмане должны продемонстрировать перед государственным органом свое умение читать и писать по-русски.
С точки зрения общин мечетей важнее было то, что правительство предлагало и мусульманским клирикам выполнить это требование перед получением лицензии[498]. В страхе, что государственное вмешательство станет первым шагом к ликвидации исламского образования, мусульмане протестовали и против расширения полномочий инспекции, и против требования, чтобы улемы отрывались от религиозного обучения и тратили время на изучение русского языка. Этот проект вызвал возражения и внутри бюрократии. МВД выступило против Министерства просвещения, указав на опасность беспорядков в татарских общинах. В итоге правительство отсрочило введение требования владеть русским языком для мусульманских клириков[499].
Эти меры были частью более общей стратегии, направленной на культурную интеграцию нерусских в институциональную жизнь империи. В 1874 г. правительство ввело всеобщую воинскую повинность. Хотя от нее были освобождены жители степного и туркестанского генерал-губернаторств, военный министр Дмитрий Милютин уделял особое внимание культурному влиянию военной службы на нерусских. Он утверждал, что это усилит империю благодаря более глубокой интеграции ее нерусских народов. Он доказывал: «Соединение под одним знаменем лиц всех сословий и из всех частей России послужит могущественным средством к ослаблению в народе сословной и племенной розни, к правильному соединению всех сил государства и направлению их к одной общей цели».
Хотя большинство мусульман подчинились закону, общины опасались, что призывники начнут испытывать вредные влияния, например христианства, или начнут употреблять алкоголь. Вице-губернатор Самарской губернии, как и многие другие чиновники, признавал, что недоверие, беспорядки и паника, возможно, будут угрожать общественному порядку. Чтобы восстановить некоторый уровень доверия, он привлек оренбургского муфтия, чтобы тот заглушил такие разговоры. В декабре 1878 г. он обратился к муфтию Салимгарею Тевкелеву с просьбой распространить тысячу экземпляров циркуляра, убеждавшего мусульман, что слухи о неминуемом обращении мусульман в христианство ни на чем не основаны, и подтверждавшего «неприкосновенности магометанской религии»[500].
В этой обстановке конфессионального конфликта мусульмане в 1888 г. узнали о плане принять ранее отложенный закон, требовавший от мусульманских клириков учить русский язык. Эта новость спровоцировала кампанию прошений, объединившую села в нескольких губерниях. Движение, опиравшееся на прежние попытки добиться разрешения на переход из православия в ислам, политизировало десятки тысяч крестьян и горожан. По всему региону миряне и клирики апеллировали к царскому законодательству в защиту веротерпимости, которую, по их словам, нарушало языковое требование. Хотя режим в 1870‐х гг. организовал инспекцию для нерусских школ, языковой закон оказал бы более глубокое влияние, потому что его введение потребовало бы изучать русский язык в течение нескольких лет. Мусульманские критики указывали, что это сократило бы время на изучение языков и религиозных наук, необходимых для мусульманского образования, и разрушило бы систему передачи религиозного знания. Они доказывали, что это тяжелое требование оставило бы общины мечетей без квалифицированных кадров для руководства молитвами, совершения обязательных ритуалов, разрешения споров и интерпретации шариата.
Координация кампании прошений против этого закона основывалась на ранее существовавших горизонтальных связях между разрозненными общинами мечетей и, вероятно, распространялась благодаря им. Торговля, образование, почитание местных святых и растущий интерес к общему прошлому, восходившему к древним волжским булгарам, долгое время связывали между собой мусульман этого края. Прежние случаи, когда податели апелляций от имени новообращенных координировали свои действия, научили их коммуникации с бюрократией. Общины объединялись друг с другом и апеллировали к собственным законам режима о веротерпимости, чтобы не дать пройти этому положению. Старейшины во многих селах хранили копии законов, относившихся к историческому прошлому села, передавая их из поколения в поколение. На основе таких записей мусульманские историки составляли хроники знаменательных дат юридической истории местных общин
