За правое дело - [128]
— Именем Российской Социалистической Советской Республики… народный суд, рассмотрев в открытом заседании дело по обвинению…
Народ, заполнивший площадь, с нетерпением ждал, когда председатель закончит чтение обвинительной части и перейдет к самому главному — к приговору суда.
Наконец председатель прочитал:
— Руководствуясь декретами Советской власти и революционной совестью, суд приговорил: Богоявленского Павла Васильевича к лишению свободы сроком на пять лет; Редькина Тимофея Даниловича к году принудительных работ; Кривова Степана Саввича к восьми годам лишения свободы. Дело о Брагине Аполлоне Викторовиче ввиду тяжести его преступления передать на рассмотрение революционного трибунала. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Редькина из-под стражи освободить.
Все лето Пантушка проработал в поле: сгребал сено, жал рожь и яровые, боронил озимь, помогал молотить. Молотьба была последней летней работой.
Отец сделал для Пантушки цеп полегче. Положив снопы на току в ряд, Бабины выстраивались втроем и начинали бить цепами по колосьям. Нелегко досталась Пантушке молотьба. Сначала он ударял не столько по колосьям, сколько по цепам отца и матери.
— Ты норови в лад попадать, — учил Трофим, — ухом лови. Вот я бью первый, мать вторая, а ты третий… Так, значит, и держись. Не опаздывай и вперед не забегай.
Пантушка старался изо всех сил, но не скоро удалось ему научиться молотить втроем. Собьется он с такта, и отец с матерью сбиваются.
— Да что ты, право! — сердился отец. — Глухой, что ли!
Одолев «науку» молотьбы втроем, Пантушка скоро научился молотить вчетвером, впятером и вшестером.
В работе он окреп, вырос и осенью выглядел ладным пареньком. Изменился он не только внешне. В глазах его появилось отроческое упрямство и задумчивость. Большое впечатление на него произвел суд.
«Виноватых наказали, — думал он, — а о церковных ценностях будто все забыли. Где же они спрятаны?»
Мысль о том, что нужно найти ценности, не давала ему покоя. Особенно часто стал он думать об этом после того, как в село приехал новый священник.
Священник был старый, любил читать проповеди, церковную службу вел торжественно. Он призывал прихожан больше жертвовать на украшение храма.
Верующие ворчали, особенно женщины.
— Пожертвования-то наши отец Павел прикарманил.
— Он только сваливает на игумена. На покойника что хошь наговорить можно.
Одна баба увидела сон.
— Упала я будто в колодец, — рассказывала она всем, кто готов был слушать ее, — а вода в колодце такая чистая-чистая. Ну, все до дна видно. А на дне-то иконы золотые, кресты, чаши. Так и сияют, так и сияют.
И пошли с новой силой разговоры о пропавших церковных ценностях.
Бабы стали обшаривать колодцы, вызывая у одних одобрение, у других насмешки. Но никто ничего не находил.
— Надежно Богоявленский спрятал, — сказал Трофим, слушая разные истории о поисках драгоценностей. — А найти не мешало бы. Золото нашему государству очень нужно: машины за границей покупать. В волости скоро будет машинно-прокатная станция. Захотел сеялку взять — пожалуйста. Молотилку ли, веялку ли — бери. Плата государственная, недорогая.
— Давай возьмем льномялку, — посоветовал Пантушка, — а то мамка мается, как начнет тресту мять.
— Надо с кем-нибудь на паях взять, — ответил Трофим. — Конечно, машина — большое облегчение.
— Когда-то это будет! — Фекла тяжело вздохнула.
— Будет, мать. Наше государство разбогатеет и всего вдоволь заведет: и машин, и скота, и хлеба. Потерпеть надо. Москва тоже не сразу строилась, а постепенно.
— Не поискать ли еще в каменоломнях? — задумчиво спросил Пантушка.
— Поищи. Найдешь — пользу сделаешь. Только едва ли они в каменоломнях спрятаны. Скорей всего в монастыре.
— Там ведь искали.
— Может быть, плохо искали. Под монастырем подземные хода есть.
— Зачем они?
— Погреба, кладовые. Монахи любили жить с запасами-припасами.
Через несколько дней Пантушка с Яшкой отправились в монастырское подземелье. Снова шли они по подземному ходу, натыкались на кадушки из-под капусты, лари, корзины, бутылки. Но драгоценностей нигде не было.
Усталые и разочарованные, вернулись они домой.
МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
Стоит серый зимний день. В снежных сугробах утопает совхозный двор. Между сугробами протоптаны дорожки к общежитию, к столовой, к мастерской.
Пантушке видны из мастерской разбежавшиеся тропки, старые березы в блестках инея, с черными грачиными гнездами, синеватое морозное небо.
Но любоваться зимним видом Пантушке некогда.
— Пантелей, подержи! — кричит кузнец, прилаживая деталь к сеялке.
— Пантуша, живо сюда! — гудит бас того самого тракториста, которого Пантушка увидел на первом тракторе.
Пантушка мечется по мастерской от одного рабочего к другому, — где поддержит тяжелую деталь, где поможет перекатить с места на место плуг, косилку, конные грабли.
Два месяца назад совхоз объявил набор рабочих и учеников. Пантушка упросил родителей отпустить его в ученики.
Неохотно согласился отец, говоря, что ему самому нужны помощники. Но Пантушка просил так настойчиво, что в конце концов отец отпустил его и наказал только не опозорить фамилию Бабиных, работать добросовестно.
