За окнами сентябрь - [71]

— Народные приметы точные, — стоял он на своем.

Наталья Алексеевна переселилась в комнату дочери, как велел Борис. Все распоряжения мужа Римма свято выполняла. Когда Федор Иванович раздобыл им печурку, Наталья Алексеевна потребовала, чтобы рояль выкатили в ее комнату, иначе будет очень тесно. Римма встала на дыбы, поскандалила с ней, и рояль остался на месте. Теперь по комнате нужно было передвигаться осторожно, боком, «просачиваться» — говорила Наталья Алексеевна.

Самым трудным временем для Риммы стали ночи. Она лежала без сна, бешено работало воображение. Все, что она слышала и читала за день, приобретало зримые очертания: явственно видела бой, убитых, раненых… Муки, кровь подступали к ней вплотную. И тогда возникала главная мысль: как люди допускают войны? Как случилось, что кучка извергов, изуверов, маньяков получила власть уничтожать миллионы жизней, разрушать, жечь, истязать, истреблять… От смертного ужаса она начинала плакать, просыпалась Наталья Алексеевна и сердилась: «Не уехала, а теперь сырость разводишь. Дай покоя! Мне с утра на работу».

Утром она уходила в клинику, а Римма оставалась одна, мучаясь от безделья и стыда за свою никчемность. Однажды она пришла к простой мысли: «Нужно идти в военкомат. Военной специальности у меня нет, но могут научить. Никто не родился военным специалистом».

Чтобы не произвести легкомысленного впечатления, Римма надела туфли без каблуков и не подмазала губы. Выстояв огромную очередь, она очутилась перед пожилым человеком в военном. Он хмуро спросил:

— Что тебе, девочка?

— Я — взрослый человек. У меня муж на фронте.

— Обознался, — так же хмуро проговорил он. — Что вам, гражданка?

— Прошу направить меня в школу снайперов… В крайнем случае — медсестер…

Он с сомнением оглядел Римму.

— Винтовку не удержите, раненого не поднимете, воздушной волной сдует, — и заключил: — Одна морока будет.

Римма растерялась, почувствовав свою полную бесполезность.

— Что же мне делать?

— Специальность есть? Где работаете?

Римма объяснила, кто она и почему не у дел.

— Своим делом займитесь. Организована военно-шефская комиссия, находится в Александринке, собирает оставшихся артистов для обслуживания частей Ленинградского фронта. Пойдите туда, поговорите.

Под могучими сводами подвалов театра — Росси строил на совесть — собрались артисты всех жанров. Там Римма встретила знакомого актера из другого, тоже уехавшего театра. Он сказал ей, что подыскивает себе партнершу. В руках у него было несколько скетчей. Тут же в уголке прочтя их, они выбрали самый смешной и побежали к Римме репетировать.

В пустой квартире никто не мешал им работать целыми днями — Наталья Алексеевна приходила поздно. Они волновались, спорили, даже ссорились — без режиссера некому было сказать, кто из них прав и как нужно сделать. И все же через неделю решились показать свою работу.

Когда Римма увидела мрачные лица членов комиссии — в этот день передали очень плохую сводку: фашисты продвигались по всем направлениям, кольцо вокруг Ленинграда плотно замкнулось, — ей стало страшно. Как показывать в такое время комедийный номер? Рассмешить их невозможно, труднее, чем надгробные, памятники. Они начали, стараясь не смотреть на лица членов комиссии, хотя сидели те очень близко. Когда раздался негромкий смех, Римма не поверила своим ушам, потом засмеялся еще кто-то, а потом… хохотала вся комиссия.

— Как нужна разрядка! — сказал председатель.

Теперь Римма каждое утро бежала в военно-шефскую комиссию, туда приезжали представители подразделений, кораблей, госпиталей, из актеров формировали бригады, которые сразу уезжали. Фронт был так близко, что за день они успевали побывать в нескольких частях и вернуться домой.

Где только они не играли! И на грузовиках с опущенными бортами, и в землянках, и в красных уголках кораблей, почти вплотную к зрителям, и в актовых залах школ — теперь там были госпитали.

Перед каждым концертом Римма очень волновалась — их номер не отличался большими художественными достоинствами и глубиной мысли, он просто был очень смешным, но людям, жившим в предельном душевном напряжении, так нужны были эти несколько минут смеха, что их заставляли повторять, приглашали приехать снова. Иногда тревога, обстрел прерывали их на полуслове, зрители мгновенно разбегались по боевым постам, а исполнителей отправляли в укрытие, или они просто ложились и прижимались к вечной спасительнице — родной земле.

После концертов артисты смешивались со зрителями, и, если оставалось хоть чуточку времени, завязывались такие дружеские, сердечные разговоры, будто они знакомы сто лет. Их расспрашивали о жизни в городе, сочувствовали: «У вас там потяжелее, чем здесь…» Они — о делах на этом участке, о семьях, принимали поручения узнать, передать, сообщить… У Риммы карманы всегда были полны записками с адресами, телефонами, номерами почт.

Скоро она заметила: сколько бы концертов ни было — усталости не чувствовалось, но стоило остаться одной — наваливалась пудовой тяжестью, еле двигались ноги.

Прежде чем вскарабкаться на шестой этаж, Римма заходила к Федору Ивановичу передохнуть, узнать, нет ли писем.