За окнами сентябрь - [40]

— Простите, но я не узнаю… Напомните мне, пожалуйста…

— Вы и не можете, не должны помнить, — ответил он. — Я — благодарная публика.

Он поцеловал ей руку, пододвинул кресло и с красящим его оживлением сказал, что он ленинградец, всегда бывал на ее концертах и прекрасно помнит все, что слышал в ее исполнении. Вызвал секретаршу и распорядился:

— Весь свободный персонал, всех ходячих больных в конференц-зал.

На Веру пахнуло былой популярностью. Оглянувшись на Нину Ивановну, скромно севшую у самой двери, она увидела такое удивление на ее лице, что чуть не расхохоталась. «Что? Съела?»

— Часто бываю в Ленинграде, — снова обратился к Вере главврач, — но не вижу ваших афиш. Даже подумал, что вас забрали в Москву.

— Случайность, — отмахнулась Вера от неприятной темы.

Вошла секретарша и доложила:

— Владимир Степанович, все собрались.

Главврач, бережно поддерживая Веру под локоть, повел ее по коридорам, за ними двинулась Нина Ивановна.

Небольшой конференц-зал был набит до отказа — белые халаты вперемежку с яркими пижамами. Вера почувствовала отзвук прежней радостной взволнованности. Мало ей нужно, чтобы пасть духом, но и немного, чтобы воспрянуть.

— Я сам вас представлю, — сказал Владимир Степанович, поднимаясь вместе с ней на эстраду.

В зале задвигались, устраиваясь поудобнее. Нину Ивановну втиснули в первый ряд.

Главврач заговорил, но Вера почти не слушала его, она уже работала, настраивала свой внутренний аппарат. Долетали только отдельные слова:

— …выпала удача… талантливая исполнительница… бегал на все концерты…

Закончив, он спустился в зал, а она, уже собрав себя в тугую пружину, выпрямилась, пережидая шум аплодисментов.

— Близится годовщина Великой Победы, — негромко, без аффектации сказала она, — вспомним павших во имя нее. — И сразу начала:

Вставал рассвет Балтийский, ясный,

Когда воззвали рупора:

Над нами грозная опасность —

Бери оружье, Ленинград!

У нее была получасовая композиция из блокадных стихов Ольги Берггольц. В Вере до сих пор жила первоначальная потрясенность этими стихами. Мужественные и гневные, суровые и нежные, скорбные, светлые строки поэта вызывали в ней неизменно волнение, поднимали, отрывали от мелкого, повседневного. Она уже не видела зал, жила мыслями, чувствами поэта. А когда она кончила словами приказов: «Вечная память героям, павшим за свободу и независимость Родины», — зал встал. После минутной тишины грохнули аплодисменты. Вера начала различать лица сидящих — у женщин были заплаканы глаза, Нина Ивановна теребила мокрый платок. Никто не расходился, а она собиралась на этом и кончить. Роясь в памяти: «Что же читать, чтобы не прозвучало бестактно?» — она услышала голос главврача:

— «Степана Разина», если вы не устали!

«Это можно», — обрадовалась Вера.

Поэма Василия Каменского «Степан Разин — сердце народное» была одной из любимых ее работ. Когда-то она выдержала из-за нее бой. «Это мужской материал», — убеждали ее. «Я не понимаю деления материала по такому принципу!» — возмущалась Вера. И в доказательство приводила прославленных чтецов — Яхонтов, например, создавал незабываемые женские образы.

Несколько секунд помолчав, она начала широко, лихо, азартно:

Времечко настало дивное — дивные вершить дела!

Лейся, песня переливная, закуси, конь, удила!

Ой ли, молодчики — соколики ясные,

С Дону на Волгу направим пути!

Знай, лети, не сворачивай!

Хэй!

Она читала с наслаждением, ощущая полную раскованность, голос звучал мощно, каждое слово попадало в цель, и зал жил вместе с нею, чутко откликаясь на каждый оттенок чувств, каждую интонацию.

И после «Степана» ее не отпустили. Вера потеряла счет времени. Главврач подсказывал из зала все новые названия, каждый раз добавляя:

— Замучили мы вас, но вы для нас событие! Уж потерпите, пожалуйста!

Сидящие в зале дружно поддерживали его, и Вера, спрятав в свою «копилку» (как давно она не пополнялась!) «событие», — продолжала.

К счастью, когда она, заканчивая «Третий ингредиент» О’Генри, сказала: «Дорогой мой, маленькая дурочка, которую вы выудили из реки, ждет вас. Идите, идите! Картошка там и ждет. Входи, Лук!» — в дверях появилась дородная женщина в накрахмаленном халате и негодующе крикнула:

— Обед, товарищи, обед! Вы что, забыли? Стынет же!

Веру окружили, благодарили, звали приехать снова. Она жадно впитывала добрые слова, ласковые улыбки, заинтересованные взгляды. Посмотрев на часы, поразилась: «Два часа отработала без перерыва! Здорова же я!»

Ее гурьбой проводили в кабинет, там в суете проводов Нина Ивановна запричитала:

— И не предупредили! Не предупредили! Я бы вечер у нас в большом зале сделала. Позвонили: приедет мужчина, потом позвонили — женщина. По фамилиям я никого не знаю — недавно работаю, а кого к нам в область посылают, знаю: либо пенсионеров, либо совсем зелененьких. Как говорится, на тебе, боже, что нам негоже!

Надевая перед зеркалом шляпу, Вера не узнала себя: красное, возбужденное лицо с молодыми блестящими глазами. «Успех ошпарил!» — подумала она.

Сидя в вестибюле в ожидании машины, Вера слышала, как Нина Ивановна негромко говорила кому-то по телефону:

— Зачем в Дом культуры? К гостинице подъезжайте и наверх поднимитесь… чтоб на холоде не ждала… К поезду не опоздайте…