За окнами сентябрь - [35]

Вера фурией влетела в аудиторию и потребовала девочек к ответу. Под ее напором Даша созналась, что деньги дал Михаил Алексеевич, каким-то образом узнавший об их затее, и велел придумать, как поделикатнее вручить их Вере. Они и выдумали о профкоме.

Вера сорвалась с «истории театра», слетала домой и привезла деньги. После занятий она задержалась у стола Михаила Алексеевича, ожидая, когда все разойдутся. Он вопросительно посмотрел на нее, и она тихо сказала:

— Можно с вами поговорить?

Он подвинул ей стул и ласково сказал:

— Садись. Давай разговаривать.

Вера положила конверт на стол и прошептала:

— Спасибо… не надо…

Он долго молчал, набивая и раскуривая трубку, потом грустно сказал:

— Ты меня очень огорчила… Я думал — мы друзья…

Вера несколько раз утвердительно кивнула, говорить она не могла.

— Если бы мне было трудно, ты бы мне помогла?

— Конечно… всегда… всем!.. — воскликнула Вера.

— А я бы отказался от твоей помощи — тебе было бы обидно?

— Очень… — подумав, ответила Вера.

— За что же ты обижаешь меня?

— Я не знаю, когда смогу отдать…

— Договоримся так: ты мне их вернешь в течение двадцати лет, после окончания института. Может быть, тогда они мне будут нужнее. Согласна?

Вера молча кивнула.

— Спрячь конверт, — приказал Михаил Алексеевич вставая и, погладив Веру по голове, прибавил: — Помни, деньги — самое малое из того, чем люди могут помочь друг другу.

Вера проиграла девочкам весь их диалог, и градус обожания Мэтра повысился до кипения.

На втором курсе, после одной из репетиций с ним, неожиданно разгорелся скандал по совершенно идиотскому поводу. Михаил Алексеевич, загонявший их до седьмого пота, уходя, велел:

— Отдышитесь и пройдите все сначала. Поработайте сами.

«Самая ленивая» Валька застонала:

— Еще работать? Креста на нем нет!

И тут кто-то из мальчиков поддразнил Вальку:

— А вот и ошибаешься! Я слышал, что Мишенька как раз носит крест.

Это не произвело никакого впечатления. Вера пожала плечами:

— Охота тебе повторять сплетни.

Муська развела руками:

— А даже если носит, так что? Мало ли какие бывают чудачества?

Но Севка вдруг напыжился и многозначительно проговорил:

— Лю-бо-пытно… Помните, он и про Корчагину сказал: «Актриса милостью божьей?» Как же может религиозный человек воспитывать советских актеров?

Вот тут-то и поднялся крик! Обиднее всех кричала Вера.

Под общим натиском Севка пошел на попятную и, пробормотав:

— Черт с вами! Им дело говорят, а они кидаются как бешеные, — ушел.

Все посмеялись над своей горячностью по чепуховому поводу и пошли в столовую, а Вера, в азарте рассыпавшая портфель, задержалась, собирая его. Когда она повернулась, чтобы уйти, в дверях стоял Севка. Он подошел к ней и угрожающе прошипел:

— А тебе, первая фаворитка, следовало бы помолчать! Еще пожалеешь! Живешь с Мэтром — все знают. Не зря он тебе тысячи отваливает.

Когда до Веры дошел гнусный смысл его слов, она, потеряв над собой контроль, с маху ударила его ладонью по щеке, с разворота тыльной стороной руки — по другой. Он больно схватил ее за руки и прямо в лицо глумливо проговорил:

— На бюро вопрос поставлю. Красивенькое будет дельце! Из комсомола полетишь и из института. Ему тоже мало не будет! Развели бардак.

Вера изловчилась, ударила его ногой по колену, он, охнув, отпустил ее, и она пулей вылетела. Она долго бежала по улице, как будто надеялась убежать от случившегося. Позвонив маме, что придет поздно — завтра семинар по диамату (маму волновало даже десятиминутное опоздание), она до ночи бродила по городу. Ей казалось, что она выпачкалась в чем-то липком, тошнотворном, от чего ей никогда не отмыться. Она не сомневалась, что Севка приведет в исполнение свою угрозу — устроит ей «персоналку», и пусть потом выяснится, что это мерзкая клевета, разбирательства ей не перенести. И еще вся эта грязь коснется Михаила Алексеевича… А вдруг мама как-нибудь узнает?.. Вера похолодела от ужаса и тут же решила: уйду сама. Раз отчислена — нечего и разбирать. Михаила Алексеевича Севка не посмеет тронуть, тем более что ее уже не будет, значит, своим уходом она убережет и его. Заплатит добром за добро. А что делать дальше? Пойти работать, а осенью снова поступать на первый курс в этот же институт? Потерять два года? Учиться у другого педагога? Михаил Алексеевич сочтет это предательством, она же не сможет объяснить, что хотела уберечь его и себя от позора…

Утром, после ухода мамы на работу, Вера бесцельно бродила по квартире, придумывая, как легче добиться отчисления. Сначала она решила просто не ходить, пусть ее отчислят за прогулы и несданную сессию, потом, сообразив, что, пока ее отчислят, Севка может раздуть дело, она решила написать заявление, сразу же отнести его в деканат и сняться с комсомольского учета. Она села писать, но никак не могла придумать мотивировку. «По состоянию здоровья» — ее пошлют к врачам, а те скажут, что она совершенно здорова… «Из-за тяжелого материального положения» — ее вызовет Михаил Алексеевич, предложит свою помощь — выйдет еще хуже. «Из-за срочного переезда в другой город» — потонешь во вранье… А что сказать маме? Правду нельзя — она снова впадет в шоковое состояние. Объяснить, что ее отчислили за неспособность? «Уж лучше признать себя бездарной», — решила Вера.