За окнами сентябрь - [29]

Пришел Глеб и к ним. Бабушка, попеняв за долгое отсутствие, попросила сделать антресоль в коридоре. Пятьдесят лет жила без антресоли, а теперь вот — вынь да положь!

Петька, сияя, не отходил от него. В этот приезд они окончательно сдружились. Когда Вера бывала занята, Глеб водил его в цирк, в Военно-морской музей, и как-то вечером Петька сообщил о своем твердом решении: после школы он поступит в Кораблестроительный. Идиллию нарушала только Таня. Глеб Сергеевич стал теперь с ней приветлив, пытался втягивать в разговор, но она, глядя в сторону, отвечала односложно или делала вид, что не слышит. А когда 1 Мая Глеб, зайдя поздравить, вручил всем маленькие подарки — Тане красивые лайковые перчатки, — эта мерзкая девчонка, не сказав «спасибо», брезгливо отодвинула целлофановый пакетик и процедила:

— Я такие не ношу.

Чтобы загладить Танькину бестактность, Вера весело закричала:

— Отлично! Тогда я возьму их себе, — и, преувеличенно восторгаясь, натянула их на руки.

Вечером, вызвав Таню к себе в комнату, что всегда означало крупный разговор, Вера ледяным тоном сказала, что Таня позорит ее своей невоспитанностью, что хамство еще никого не украшало, и полюбопытствовала, какие ей, собственно, перчатки нужны? Инкрустированные драгоценностями?

— Ничего мне от него не нужно! — сверкнула глазами Таня. — Пусть не подлизывается! Думаешь, я ничего не вижу? Не понимаю? Я уже взрослая…

— По твоему поведению не заметно! — оборвала ее мать.

Она была в бешенстве: еще не хватало, чтобы эта маленькая дрянь вмешивалась в ее дела, портила ей жизнь!

— Уходи! — приказала она. — Знать тебя не желаю.

После сакраментальных слов «знать тебя не желаю» всегда следовал «разрыв дипломатических отношений», Вера переставала замечать провинившегося, разговаривать с ним. Это считалось самым большим наказанием. Петька моментально сдавал позиции, выпрашивал прощение и на ближайший день становился образцово-показательным ребенком. У Тани характер был покрепче.

— Почему она так не любит меня? — огорчался Глеб.

— Не обращай внимания, — просила Вера, — переходный возраст, фордыбачит.

Они твердо решили, что отпуск снова проведут вместе в Усть-Нарве, и он улетел. Но перед самым отъездом в лагерь Петька заболел скарлатиной, и Вера, разумеется, осталась с ним. Болезнь протекала тяжело и дала осложнение на уши. Глеб перенес отпуск на август, часто звонил, справлялся о здоровье своего приятеля, спрашивал, чем может помочь. Но и в августе ничего не получилось. Петька поправился только в конце июля. За болезнь он сильно похудел, вытянулся и так ослабел, что отправить его на третью смену в лагерь было невозможно. Вера сняла комнату в Солнечном и просидела там с ним весь месяц. Глеб взял путевку в южный санаторий — ему тоже необходимо было отдохнуть. А в сентябре она уехала в поездку по Средней Азии.

Еще год тянулись их отношения, но письма стали реже, короче. Сколько можно жить письмами? И о чем писать? Пережевывать уже сказанное? Информировать о повседневном? За это время Глеб несколько раз появлялся в Ленинграде. Встречались они по-прежнему горячо, им очень хорошо было вместе, но домой к ней он больше не приходил.

— Не хочу вносить раздор в твою семью, — объяснял он.

— Таня будет абсолютно корректна, — убеждала Вера.

Но Глеб наотрез отказывался:

— Вымученная корректность неприятна.

После его приездов переписка разгоралась было, а потом снова шла на убыль. Они жили надеждой на будущее лето. Там, на их обетованной земле, они все решат, найдут выход. Но весной Вера поняла, что поехать не сможет, — Таня кончает школу, будет поступать в институт, нельзя оставить девочку в такой ответственный момент, тем более что особенного стремления к наукам у Тани не наблюдалось.

Глеб возмущался, протестовал.

— Я не понимаю, — скрипел он, — ты что, будешь рядом сидеть с дубинкой? Или пойдешь вместо нее на экзамен?

— Нет, конечно, но нужно проследить… И потом — моральная поддержка…

— Подумай хоть немного обо мне, о нас, — просил он.

— Я думаю, думаю, — чуть не плакала Вера, — но иначе не могу.

Она осталась. И правильно сделала. Танька, вымотанная выпускными экзаменами и духотой (лето стояло жаркое), нервничала и кидалась из одной крайности в другую — то сидела ночами, то, расшвыряв учебники, кричала:

— Все равно завалю! Ничего в голову не лезет.

Вера не отходила от нее: по разделам проверяла историю, помогала по литературе, сделав перерыв, увозила на Острова, не подпускала к телефону. Перед первым экзаменом Танька так волновалась, что Вера, боясь, как бы она не свернула по дороге в сторону, пошла с нею и весь экзамен просидела в скверике, «держа кулаки».

Наконец все кончилось.

— Поступила! — с гордостью объявила Таня.

— Не ты поступила, а мама, — умерила ее гордость бабушка.

Вера испытывала большое удовлетворение — не напрасна ее жертва. А теперь она непременно вырвет несколько дней и полетит к Глебу. Но он был еще в Крыму, а ей вскоре пришлось лететь в другом направлении.

Вернувшись, она нашла письмо:

«Милая Вера! Я много думал и окончательно понял, что наши отношения зашли в тупик. Выхода нам не найти. Ты недостаточно любишь меня, чтобы чем-то пожертвовать. Это не упрек — мы не вольны в своих чувствах. Я никогда не смогу оторвать тебя, от семьи и, вероятно, не имею права настаивать на этом. Переезд к тебе тоже не принесет нам счастья. Я трудный человек, у меня свои убеждения, привычки, я не умею подлаживаться и внесу в твой дом разлад. И еще не хочу быть последним: сначала дети, работа, мама, а потом уже я. Очевидно, и у меня нет той силы, безоглядности любви, которая заставляет, не раздумывая, идти на все. Мне уже под пятьдесят, я устал от одиночества. Мне нужна семья, ребенок — надо успеть поставить его на ноги. Я решил жениться».