За окнами сентябрь - [27]

Когда были произнесены дежурные тосты и утолен первый голод, Лида взяла принесенную гитару и начала петь.

Эта маленькая женщина обожала кричащие тряпки, «жестокие» романсы, Павла называла «Дусей» и «Лапой», все время прикасалась к нему, что-то поправляя, одергивая, приглаживая. «Неплохой человек, но начисто лишена вкуса», — думала Вера. А Лида, прикрыв глаза и раздувая крылья остренького носа, выводила:

Это знойное, жаркое лето мы, быть может, с тобой проведем

Без ума от любви и от света и как дети резвясь, а потом…

Я забуду тебя очень скоро, как прочитанный, старый роман,

Эти взгляды любви и укоры, эту боль, злую боль тяжких ран.

«Черт знает что! — думала Вера, чувствуя, что у нее щиплет глаза. — Ведь понимаю — сентиментально, пошло, а почему-то трогает!»

Встреча вышла невеселой. Вера, пытавшаяся было поднять тонус, скора сникла, Лида и Павел, конечно, перебрали, пришлось оставить их ночевать, подруги ушли рано — провожать некому.

«Справили!» — подытожила Вера, с отвращением глядя на залитую скатерть и груду грязной посуды.

В феврале нужно было опять ехать в большую поездку. Увидев в маршрутном листе «Горький», Вера вздрогнула и подумала: «Не попросить ли снять?», а потом решила: «А почему, собственно? Я его не увижу. Сама звонить ни в коем случае не буду, а он уж наверняка не станет меня разыскивать».

Прошло почти пять месяцев после их разрыва, несомненно он за это время не раз приезжал в Ленинград и не пожелал увидеть ее.

В Горький Вера приехала в морозный ветреный день — дуло и с Волги, и с Оки. В «России» ей был приготовлен «люкс». Войдя в номер, она сразу подошла к телефону, но тут же спрятала руки за спину и поклялась: «Ни за что! Будь я проклята, если позвеню!»

Вечером, в переполненном зале, она с необыкновенным подъемом, «выкладываясь» — а вдруг он здесь, — читала свою новую программу о любви. После концерта ее долго не отпускали, и, выходя на поклоны, она зорко всматривалась в зал, искала его, но не нашла. Значит, не пришел или уехал в командировку.

Каждый телефонный звонок вызывал сердцебиение, но звонили с телевидения, с автозавода, из воинской части, и она поняла, что ждать больше нечего. После второго концерта (всего их должно было быть три) она вернулась в гостиницу, переоделась в теплый стеганый халатик, заказала очередной разговор с Ленинградом и собралась поужинать. Перед концертами Вера почти ничего не ела, но после них у нее появлялся волчий аппетит. Сейчас, сняв салфетку, накрывавшую поднос, Вера увидела шампиньоны в сметане (их великолепно готовят в «России»), заливное из судака с ломтиками лимона, сыр, пирожное, кофе. Очень хотелось есть, но она решила, что раньше поговорит с домашними, потом разогреет грибы и кофе на плитке у дежурной и спокойно поужинает.

Разговор дали скоро. Бабушка сообщила, что все относительно благополучно (понимай — очень хорошо), что Лидия Григорьевна принесла сегодня продукты, последовало перечисление продуктов и оценка человеческих качеств Лиды, а когда бабушка перешла к описанию характера головной боли, беспокоившей ее с утра, раздался негромкий стук. Вера отошла на длину шнура, ногой открыла дверь в переднюю и, прикрыв рукой мембрану, крикнула: «Войдите!»

На пороге стоял Глеб.

Тут Вера поняла выражение «подкосились ноги». Чтобы не упасть, быстро села и, не к месту сказав бабушке: «Очень хорошо. Поцелуй детей. Завтра позвоню», повесила трубку.

Глеб так и стоял в передней.

Сколько раз она мысленно проигрывала всевозможные варианты встречи с ним и, соответственно, своего поведения! Кажется, следовало не узнать его? Или спросить: «Чем могу быть полезна?», но она, сразу забыв всю эту чушь, тихо сказала:

— Раздевайся. Входи.

Он снял пальто, шапку, молча подошел к ней, церемонно поцеловал руку и сел в предложенное кресло. У Веры сжалось сердце — как плохо он выглядит. Бледный, темные круги под глазами, и седины прибавилось. Он сидел прямо, неподвижно, не произнося ни слова. Молчание становилось мучительным, и Вера с натужной веселостью спросила, был ли он на ее концерте.

— Разумеется. Как всегда, прекрасно, — без улыбки ответил он.

Разговор иссяк.

«Ну, говори что-нибудь, — мысленно внушала ему Вера. — Ведь ты зачем-то пришел?»

Но с телепатией не получалось — он молчал. Поискав нейтральную тему, она спросила:

— Как поживает Чип?

У него окаменело лицо, и он без выражения сказал:

— Попал под машину. Пришлось усыпить.

— Как?! — вскрикнула Вера.

Он попросил разрешения курить и, вынув сигареты, отошел к окну. Она знала, что для него это было настоящим горем, да и сама очень огорчилась. Она подошла к Глебу, остановилась за спиной и, положив ему руки на плечи, тихо спросила:

— Как это случилось?

Он на секунду прикоснулся щекой к ее руке и глухо ответил:

— Я виноват. Моя рассеянность. Спустил с поводка, на перекрестке не подозвал, на большой скорости вылетела машина… — и, повернувшись к ней, добавил: — Как-то сразу все навалилось…

— Почему ты не написал? Не позвонил?

— После твоего веселого письмеца…

— Неужели ты не понял…

— Во всем виноват я. Вел себя по-скотски…

— Тогда я не могла иначе!

— Очень хотел ребенка!