За огнями маяков - [42]
Запутавшаяся в единственной на небе ребристой раззолоченной тучке, луна то и дело оголяется, освещая и пронизывая светом замглившееся пространство над озером и сама отражается в воде, как в зеркале. И снова кутается, и запеленывается в облачную ткань, и тень нисходит на водную гладь — веет тогда из окошка прохладой, и они с Волей вздрагивают, не решаясь, хотя бы для согрева, приблизиться друг к другу. Она созерцает и любуется картиной играющего месяца с легким облачком и, конечно же, замирает от такого счастливого видения, и ничего не говорит она Олегу, вслушивается только в его высказывания о ночном виде Байкала и о лунном озарении с небес сквозь ребристое, расцвеченное золотом ватное облако. И по его голосу чувствуется волнение, и проникается этим волнением и замирает, и почти не дышит. И будто ожидает… ожидает чтения стихов. Кажется, вот-вот начнет он читать стихи… И, не удивительно, дождалась наконец: потекли они:
Тут надвинулся и закрыл своей чернотой, с перемежающимся подсветом лампочек, тоннель — все зашумело и загудело в вагоне и в поезде, и, плавно покачиваясь, вынес он пассажиров на вольный простор с синим небом и ясным месяцем. Олег продолжил чтение Лермонтовских «Тучек». Воля помнила эти стихи и вслушивалась в Олегово чтение. Преисполненный вдохновения, он их читал свободно и ровно, не напрягая голоса. Она награждала его своей улыбкой.
Когда в очередной раз, нежданно-негаданно и как-то некстати, взорвалась тишина и канул во тьму весь поезд, и гул темноты с редким подсветом мелькающих лампочек будто погрузил всех в холодную воду Байкала, Воля вздрогнула, схватила Олега за руку. Бездумно он придвинул ее к себе, и головой она ткнулась и припала к груди, и, переживая тоннельное безвременье, оба затихли. Покуда за окном не открылся освещенный луной водный простор с золотистой посередине дорожкой. Олег шевельнулся, и она выпустила руку. И он почувствовал, что в этот краткий миг близости что-то меж ними произошло, какие-то перемены… Он сбился с ритма. Да, он читал стихи, но какие? Взялся за Пушкина: ни с конца, ни с начала:
— Вы знаете стихи, — говорит она негромко и слегка задыхаясь. — Любите стихи, литературу. А учились… в железнодорожном.
— Где было доступно, — ответил он тоже негромко, вглядываясь в следующую за ними по небу разноцветную тучку с веселым месяцем.
— Наверное, будете учиться дальше?
— Заочно если. А вообще охота работать.
— Сейчас всем охота работать. Я буду учить детей в школе. И тоже учиться, заочно.
— Во Владивостоке?
— Да. На Второй речке буду жить, от вокзала езды двадцать минут. С тетей… А вам ехать аж на Сахалин! И не страшно?
— Первый раз едем, — может, страшно покажется.
— А если остановиться во Владивостоке? Вам надо училище? Здесь есть училища. Много. И железнодорожное есть.
— Нельзя. Направили на Сахалин. Увидеть надо и остров, пока есть возможность. Раз уж выпала такая судьба.
— Жаль. А то были бы недалеко… — проговорила тихо, вглядываясь в даль озера.
Еще один тоннель проскочили. И еще. Миновали уж больше десятка. Говорят, собираются строить новую дорогу, на другой стороне Байкала, на северной, та будет без тоннелей. Олег читал и слышал об этом.
— А эту куда? — Воля интересуется.
— Законсервируют, на всякий случай. Лишняя не помешает.
Общение с милой собеседницей у окошка бегущего в неизведанную даль поезда, наблюдение не виданных доселе красот природы: Олегу это явилось памятным подарком, праздником души, чего в дороге так не хватает. И уходить ему не хотелось, хоть Гоша звал уже. Уйти в свое купе, разойтись в разные стороны — это значит, потом опять ловить случайно брошенный взгляд девушки.
22. Бюст генералиссимуса
Дни, как станции и полустанки, летели один за другим. Минула первая половина августа. Проехали Улан-Удэ, Читу. На станции Дарасун пили вкусную воду, отметили это в разговорах и в своей памяти. И станции Ерофей Павлович, и Сковородино проехали, где, между прочим, встретили своего однокашника Губайди Эдуарда, уехавшего на две недели раньше. В один из дней поездное радио обратилось к путешественникам: «Внимание! Товарищи пассажиры, сейчас с правой стороны по ходу поезда увидите на скале бюст товарища Сталина. Не пропустите!» Пассажиры соскочили с мест, облепили окна. Поезд, казалось, сбавил скорость, чтобы угодить пассажирам и товарищу Сталину. И скоро он показался и проплыл во всем величии. На отвесной скале, на недосягаемой высоте, вот он — генералиссимус! Важно проплывает…
На недосягаемой? А как же работали? Но это был дополнительный повод для разговоров.
— Спецы работали, — Иннокентий объявил многозначительно.
— Ну, а как они?
— Это же… Опасно же… На такой высотище!
Главный герой повести — молодой директор профессионально-технического училища, выпускник этого же учебного заведения. В основе конфликта повести — разные взгляды ее героев на вопросы воспитательной работы, формирования идеалов молодого поколения.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».