За неимением гербовой печати - [96]

Тем временем она принесла из кухни веник, тряпку и стала прибирать в доме. Она чувствовала себя полноправной хозяйкой здесь, и я не мешал ей делать все, что она хочет.

Вероника Григорьевна поменяла постельное белье, постелила чистую скатерть. В комнате стало светлей. Но на душе у меня светлей не стало. Мне не хотелось ни с кем выяснять отношения, оправдываться, обижаться, мне хотелось только думать о Люсе, как бы это ни было трудно.

— Вы сейчас в таком состоянии, но поверьте, все пройдет, все образуется, честное слово.

— Ничего не образуется.

— Что вы так мрачно? — не сдавалась Вероника. — Я верю, все наладится, вы помиритесь с отцом, поменяем квартиру, будем жить вместе.

— Да не об этом вовсе речь, — с досадой проговорил я, удивляясь, как это умная, тонкая Вероника Григорьевна не может понять.

А еще рассуждала о любви, когда давала Куприна читать. Может быть, она считала, я слишком молод, чтобы по-настоящему понять такое, не говоря о том, чтобы пережить самому. Или рассуждать на эту тему куда проще, чем понять того, кто это испытывает сейчас.

— Оказывается, у вас с Люсей все так серьезно. Кто бы мог подумать.

Я не знал, что она подразумевает под словом серьезно и не стал вдаваться в подробности.

— У нас с Люсей уже ничего нет и никогда, наверное, не будет, — упавшим голосом сказал я. — Мы всем мешаем, всем…

Красивые, живые глаза Вероники Григорьевны наполнились густым сосредоточенным светом. Среди людей, которых встречал в последние дни, ничьи глаза не были для меня столь примечательны. Мне даже показалось, что я могу ожидать от них чего-то большего, чем сочувствие. Но то, что я готов был принять за понимание, вполне возможно было просто неожиданным интересом женщины, которую позабавили нешуточные переживания юноши, уместные разве что в шекспировских трагедиях.

— Это прекрасно — то, что вы испытали. Но так отчаиваться, считать, что все кончено… Не стоит. Подумайте, у вас вся жизнь впереди. Еще все будет — и встречи, и любовь.

Утешительные слова, предрекавшие радужные горизонты, звучали в устах Вероники Григорьевны банально и неубедительно, по крайней мере для меня. Мне не нужны были ни встречи, ни любовь в будущем. Я тосковал по Люсе сегодня и нуждался в ней сегодня. Только в ней и только сегодня. Как можно было этого не понимать!

Ежегодно второго мая у нас в городе проводилась спортивная эстафета. Маршрут пролегал прямо по улицам. На перекрестках, где сменялись этапы, было особенно оживленно, стояли столики судей, над которыми разноцветно полоскались флаги спортивных обществ. Вдоль всего маршрута толпились люди, махали руками, подбадривали бегунов.

Накануне здесь проходила первомайская демонстрация. В ушах еще стояла разноголосица людей и оркестров. Все мы с детства так или иначе приобщены к яркой торжественности наших праздников. Сколько раз я ходил с отцом на военные парады… Сколько раз с цветами шел в звонкоголосой школьной колонне…

Вчера впервые шел со своим заводом. Рабочий праздник, в рабочей колонне. Событие это и сам праздник были для меня неотделимы от всего, что вошло в мою жизнь вместе с заводом. С работой ремонтной бригады, с озорными и серьезными разговорами на перекурах, с приобщением к рабочим навыкам и традициям.

И вот теперь, днем позже, по тем же улицам, где шла демонстрация, мне предстояло бежать на шестом этапе комбинированной эстафеты. Мой этап начинался как раз против той улочки, где жила Люся. Здесь у газетного киоска я часто ожидал ее, здесь, как правило, расставались, поскольку дом ее был сразу за углом.

Судья на этапе проверил участников по списку, и теперь мы нестройно толпились на мостовой, между двумя наведенными на асфальте белыми линиями коридора, где принимают эстафету. Квадратные лоскуты номеров, приколотые на наших спинах, белели и топорщились под ветром.

На громоздком рокочущем «харлее» с плексигласовым щитком впереди промчался дежурный, сообщая, что старт уже дан.

Мы вглядывались в даль опустевшей улицы, где должны были появиться те, от кого нам предстояло принять эстафетную палочку.

На пятом этапе шли девушки, и я мысленно вспоминал ее, невысокую, похожую на подростка, белокурую девчушку из ОТК, которую видел всего два раза на тренировке. Боялся, не узнаю. К тому же я все более поглядывал туда, где в толпе людей, стоящих на тротуаре, как мне показалось, промелькнула Люся. Пытаясь разглядеть ее и убедиться, что мне не померещилось, я едва не проворонил появление бегуний. Они приближались довольно стремительно. На этапе началось оживление. Завидев партнершу, ребята подходили к границе коридора, приноравливаясь, чтобы принять эстафету. Моей девчушки из ОТК все не было, и я должен был сторониться, уступая место бегунам из других команд. Наконец, она появилась и, почти выдернув палочку из ее рук я устремился вперед. Но именно в тот самый миг, когда покрепче перехватив ладонью деревянный брусок, я начинал ускорение, едва скосив глаза в сторону, я увидал Люсю. Она стояла рядом с каким-то парнем, держа на длинной витке воздушный шарик. Мне кажется, она отлично видела меня.

Эстафету мы закончили десятыми или пятнадцатыми, не помню, безнадежно проиграв на старте. Не дожидаясь награждения победителей, я подался домой и весь остаток дня провалялся на диване в немом оцепенении и пустоте.