За Москвой рекой. Перевернувшийся мир - [26]

Впрочем, в то время моя задача в посольстве состояла не в том, чтобы следить за политикой, а в том, чтобы докладывать о состоянии советской экономики и заботиться об английских бизнесменах, во все большем числе прибывавших в Москву. Приезжали также английские ученые повидать своих советских коллег. Они возвращались с этих встреч пораженные высоким уровнем, достигнутым советской наукой. Бизнесмены же отправлялись посмотреть грязные, явно малопроизводительные советские промышленные предприятия и, возвращаясь, только качали головой, удивляясь тому, каким образом русским удалось все же проникнуть в космос.

Моя способность докладывать о реальном состоянии советской экономики осложнялась отсутствием у меня технических знаний, обезоруживающей неполнотой советской экономической статистики и нежеланием Казначейства Ее Величества и других чиновников в Лондоне признавать, что экономика фактически любого государства могла бы тоже функционировать (вернее, не функционировать) так, как я это описывал. Тем не менее, следить за начатой Хрущевым экономической дискуссией было захватывающе интересно в интеллектуальном смысле, она очень многое говорила о состоянии страны. Я покинул Москву с убеждением, что, несмотря на свою грозную военную мощь, Советский Союз — очень бедная страна, переживающая серьезные экономические трудности. Политическая система была застойной, она явно мешала той энергии, которую Советскому Союзу необходимо было развить, если он хотел в долгосрочной перспективе успешно состязаться с Западом. Конечно, я не предвидел его крушения в ближайшем будущем. Быть может, думал я, его спасет реформа, «конвергенция» с Западом, о которой в то время стали говорить. Но, в общем, я был довольно твердо уверен, что со временем радикальные перемены все же произойдут.

Хрущевские реформы не привели ни к чему. В октябре 1964 года, в тот самый момент, когда китайцы произвели свой первый ядерный взрыв, он был смещен в результате «дворцового переворота». Все было проделано тайком. В те дни московская фабрика сплетен была недоступной для иностранцев. Официальные контакты между советским и западными правительствами были спорадическими и часто — бесплодными. Советские власти предпочитали доставлять западным дипломатам и журналистам информацию и сообщать им о своих взглядах через неофициальные источники. В 60-х и 70-х годах важную роль такого неофициального посредника играл Виктор Луи, по-своему интересная и не вполне ясная личность. Он отбыл срок в лагере, откуда, как утверждали его враги в Москве, его выпустили благодаря сделке, заключенной им с КГБ. К 60-м годам он был, по советским меркам, богатым человеком, жившим с женой-англичанкой в большой московской квартире и на даче в модном писательском поселке Переделкино. Его влияние в среде иностранцев сильно упало, когда он оказался вовлеченным в кампанию КГБ, направленную на дискредитацию Солженицына. Это он первым сообщил газете «Ивнинг Стандард» весть о падении Хрущева. На следующий день Центральный Комитет объявил, что Хрущев попросил освободить его от должности «ввиду преклонного возраста и ухудшения состояния здоровья».

Какое-то время хрущевский эксперимент еще продолжал трепыхаться вроде петуха с отрубленной головой. Премьер-министр Косыгин старался проводить робкую экономическую реформу. Все еще появлялись книги и фильмы, явно ставившие своей целью заштопать прореху, образовавшуюся в русской истории в результате революции и того, что за ней последовало. Например, фильм о большевистском перевороте в октябре 1917 года, в котором Троцкий был изображен играющим положительную роль; другой фильм был построен в форме пространного и не лишенного интереса интервью с Шульгиным, монархистом, членом Государственной Думы, служившим советником у белогвардейцев во время Гражданской войны. Однако ко времени нашего отъезда из Москвы в середине 1966 года все это начало уже стихать, и общественная жизнь вновь стала погружаться в состояние интеллектуальной апатии. Мы были рады тому, что нам не пришлось жить в Москве в годы брежневского застоя.

Я продолжал заниматься русскими делами, но находясь уже на некотором расстоянии. В конце 1969 года я приступил к работе в отделе западных организаций Форин Оффис. Это учреждение с невразумительным названием занималось проблемами НАТО, трансатлантическими отношениями, ядерной политикой и вопросами европейской безопасности, включая перспективы серьезного военного сотрудничества между европейскими странами.

Я всегда считал, что военные проблемы, в отличие от политических, в какой-то мере относятся к сфере арифметики. Мы знали, сколько у нас танков, орудий, кораблей, самолетов и солдат. Мы могли на основании имеющейся информации прикидывать, сколько всего этого у «них». Мы также могли разработать разумную стратегическую доктрину относительно того, как все это должно взаимодействовать. Вот и все.

В действительности же все было совсем не так просто. Только американцы располагали достаточными разведданными, чтобы создать всеобъемлющее представление о возможностях Советов, нам же, всем остальным, не оставалось иного выбора, как принимать их оценки на веру. Настоящие скандалы происходили из-за споров о том, сколь велики наши собственные вооруженные силы. Некоторые правительства стран НАТО пытались производить большое впечатление, не тратя ради этого больших денег. Немцы стремились преуменьшить масштабы своих военных приготовлений, чтобы не будить память о прошлом. Американцы хотели приглушить опасения насчет того, что давление изоляционистов может вынудить их сократить численность своих войск в Европе. И поэтому они решили продемонстрировать свою решимость, накопив на континенте громадные запасы снаряжения и боеприпасов.