За линией фронта - [92]

— Это из нашей группы самообороны, — замечаю я.

— Уж не знаю, где вы ее раздобыли, только пароль такой сложный, что, сдается мне, тут не арифметикой пахнет, а высшей математикой. Нет, хорошо, товарищи! Очень хорошо! По-хозяйски… Ну, хозяин, поведайте-ка о своем житье-бытье.

Рассказываю Емлютину о прошлых операциях, делимся нашими мечтами, планами на будущее.

— Я ведь не с пустыми руками к вам, — внимательно выслушав нас, говорит Емлютин. — Хочу предложить объединение партизанских отрядов в масштабах всего Брянского леса. Как вы на это посмотрите?

Предложение неожиданное. Помню, я долго тогда ходил по комнате и думал о том, что оно даст нам. В конце концов пришел к выводу: излишняя концентрация отрядов едва ли принесет ощутимые выгоды.

— У меня другое предложение, товарищи, — наконец, говорю я. — Наши четыре отряда — мой, два Харьковских и Донецкий, — под единым командованием выходят на южную окраину Брянских лесов и развертывают боевые действия в украинских районах — на севере Сумщины и Черниговщины. Вы организовываете новое соединение из отрядов, действующих севернее, непосредственно в Брянском лесу. Само собой разумеется, мы будем максимально контактировать наши действия. И тогда весь Брянский лес — от Зноби до Навли, от Суземки до Десны — будет единым партизанским краем.

Прикидываем так и этак, обсуждаем детали, приходим, как будто, к окончательному решению, как вдруг Иван Егорович Абрамович спохватывается:

— Позвольте, а как же с Трубчевском, товарищи?

— Не волнуйся, — смеется Бондаренко. — Трубчевск твердо стоит в плане. Он вроде больного, которого уже положили на операционный стол: при всех обстоятельствах вмешательство хирургии неизбежно. Наша же новая организационная структура вступит в силу лишь после Трубчевской операции, если, конечно, эту структуру утвердит Большая земля.

Разговор, естественно, переходит на предстоящий штурм Трубчевска.

Бондаренко рассказывает о крепкой подпольной организации, созданной в городе. Душа этого подполья — Алеша Дурнев. Хозяйка подпольной квартиры — его мать, Мария Ивановна.

Абрамович докладывает, что в Трубчевске созданы военные боевые группы: они вступят в бой, как только партизаны войдут в город.

— Мы продемонстрируем фашистам новую операцию, основанную на сочетании действий вооруженного подполья и партизанских отрядов, — замечает Бондаренко.

Захар Богатырь рассказывает об установленных недели две назад связях с трубчевским госпиталем. Добрая половина раненых уже настолько оправилась, что готова хоть сегодня вступить в бой. Во главе этой своеобразной подпольной группы стоят капитан Илья Иванович Бородачев и врач-хирург Александр Николаевич Федоров…

На дворе раздается шум, громкие голоса. Это вернулись, наконец, Кочетков и Лаборев из-под Неруссы. Они подробно докладывают об операции…

Еще в пути они встретили связного, посланного ко мне группой самообороны Холмечей. Связной уточнил данные: по полотну железной дороги идет немецкая группа. Во главе ее фашистский офицер. По всем расчетам, группа должна быть на разъезде Нерусса в час пополудни.

Времени оставалось в обрез, и сани понеслись по извилистой лесной дороге. На санях четырнадцать бойцов. Среди них Кочетков, Петраков, Лаборев и Михаил Иванченко со своим неизменным карабином и пулеметом.

К назначенному месту — высокой железнодорожной насыпи — сани подлетели за сорок минут до указанного срока. Лошадей и сани укрыли в соседней роще. Бойцы закопались в снег…

Стоял морозный день. Вокруг было безлюдно. Бушевала поземка над полем, над высокой молчаливой насыпью. Коченело тело. Время тянулось бесконечно медленно.

Около половины второго впереди, на дороге, шедшей вдоль полотна, появилось темное пятно и тотчас же исчезло в снежном вихре. Кочетков поймал его в бинокль и, лишь только затих ветер, увидел около полутора десятков саней. Сани двигались медленно. На санях и около них — гитлеровские солдаты.

На самой насыпи — вторая группа: пять солдат и высокий офицер в теплой меховой шубе и белых бурках. Время от времени он что-то говорил своему соседу — маленькому плюгавому офицеру, и тот послушно семенил за ним с большой красной папкой в руке.

Кочетков предложил Иванченко заняться санями. Группу, шедшую поверху, он взял на себя. Высокого офицера решил во что бы то ни стало захватить живым.

Фашисты уже метрах в семидесяти. Высокий офицер на полотне неожиданно остановился, внимательно посмотрел туда, где за пулеметом лежал Иванченко, и резким движением опустил руку в карман.

Медлить было нельзя.

Отрывистыми короткими очередями заговорил пулемет Иванченко. Затрещали автоматы. Раздались крики раненых врагов. Перепуганные лошади рывком бросились в сторону и тут же застряли в глубокой канаве, засыпанной снегом.

Налетел новый порыв ветра. Он поднял снежные вихри и белой пеленой закрыл и лошадей на дороге, и железнодорожную насыпь. Ответных выстрелов не было. Только кто-то надрывно стонал, да хрипела лошадь, застрявшая в снегу.

Иванченко бросился к обозу. Кочетков, захватив с собой Петракова и трех бойцов, вскарабкался на полотно.

…Ветер по-прежнему бушевал. Кочетков лежал у самой бровки полотна и терпеливо ждал.