За линией фронта - [89]

Втроем обсуждаем технику их перехода, и мне становится ясным: трудная, сложная операция, имеющая слишком мало шансов на успех. Нет, надо подождать. Пусть они пока осторожно готовятся и ждут команду.

— Есть готовиться и ждать команду! — четко отвечает Смирнов. Повернувшись по-уставному, лейтенант уходит.

— Хорошие, видно, хлопцы подобрались, — говорит Богатырь. — Погоди, Александр, — неожиданно вспоминает Захар. — Мы ему о Тане забыли сказать.

Поздно — Смирнов ушел…

Теперь мы вместе с Богатырем сидим у карты. Уже намечаются неплохие варианты. И вдруг снова стук в дверь: входит Таня.

— Легка на помине! — смеется Захар.

Мне не до шуток — злят эти бесконечные перерывы в работе, — и я сердито кричу часовому:

— Больше никого не пускать!

Таня озадачена моим окриком.

— Может быть, я не вовремя, — зардевшись от смущения, говорит она. — Пришла узнать, когда вы меня в партизаны примете. Невмоготу без дела сидеть.

— Не сейчас, Татьяна. Подожди.

Но Таня просит, настаивает, требует. А в голове рождается как будто удачный план действий.

— Придешь завтра, Татьяна. Не мешай работать.

У девушки такой расстроенный, такой обиженный вид, что Захар решает, очевидно, подбодрить ее.

— Ну, Татьяна, повидала своего Ивана?

— Где ж его увидишь? — удивленно спрашивает она.

— Так ведь он десять минут назад к нам заходил. Я думал — вы встретились.

Таня даже вздрагивает от неожиданности. Потом равнодушным, безразличным голосом говорит:

— Ну и пусть. Мне-то что от этого?.. Значит, завтра разрешите зайти?..

— Вот и пойми после этого девичье сердце! — смеется Захар, когда за Таней закрывается дверь…

Вариант действительно оказывается удачным. Пусть сунутся гитлеровцы на лесные дороги…

В комнату без стука входит Рева. Его меховая шапка заиндевела.

— Мороз! — говорит он так, будто за пустяком только что выходил на улицу. — Ну прямо дышать невозможно.

— Где дивизия? — нетерпеливо спрашиваю я.

— Дивизия? — удивляется Павел, словно впервые слышит о ней. — Нема никакой дивизии, — и неторопливо начинает снимать полушубок.

— Кто же стрелял в Холмечах? Кто сжег село?

— Фашисты. Видно, погреться захотелось. Чи скучно стало.

— Говори толком, Павел!

— Толком? А якой толк человека зря по морозу гонять? Яки-то трусы злякались, а ты мерзни, — ворчит Рева. — Ну, слухайте. Дивизии нема. Дивизия приснилась. Есть штук пятьдесят, может, сто, недобитых фашистов. Идут, дурни, по железной дороге. А зачем идут, кто их знает. Не иначе, как с фронта тикают. Ну побачили Холмечи, постреляли чуток, спалили три хаты и дальше пошли по шпалам — к Суземке. Вот и все.

— Как же ты распорядился?

— Ну якое же тут может быть распоряжение? — Павел уже снял полушубок и растапливает потухшую печурку. — Первое: выругал трусов. Второе: вернул селян в село. Третье: выслал группу самообороны Холмечей на дорогу к Пролетарскому, чтобы фашисты часом не завернули к нам. Четвертое: предупредил Теребушки — они ведь рядом, — чтобы не спали. Пятое: замерз, як цуцик. Все.

Значит, напрасная паника, напрасное путешествие по карте, напрасная трата времени. Обидно, что зря потревожили раненого Пашкевича. Теперь надо терпеливо ждать сообщения от Кочеткова и заниматься своими делами…

Снова вызываю Майора Юзефа.

Он сидит передо мной уже не такой, каким впервые подошел к нашему костру: аккуратен, собран и взволнован, конечно. Не потому, очевидно, что беспокоится за результаты допроса — просто его волнуют воспоминания…

Он член Венгерской коммунистической партии. Партийного билета при себе нет, но о венгерском коммунисте Майоре Юзефе достаточно справиться в Коминтерне: номер его партийного билета — такой-то. Юзеф улыбается, когда вспоминает свои довоенные беседы с венгерскими коммунистами.

Началась война. Майор Юзеф стал командиром роты и руководителем подпольной коммунистической организации в полку. Ее задачи ясны: подставлять под удар своих союзников — фашистов, не упускать удобного случая для всяческих диверсий. Если же станет ясным, что организация вот-вот будет раскрыта, сдаваться в плен советским войскам. Во всяком случае так представлял свои задачи Майор Юзеф.

Организацию раскрыли. Вернее — заподозрили Юзефа. Это было в Бердичеве. Сутки провисел Юзеф под потолком гестаповской камеры, но никого не выдал, ничего не сказал. Его освободили — слишком туманны были улики, — и Майор Юзеф снова офицер венгерской армии. Однако теперь за каждым шагом Юзефа следят десятки глаз. Он не в силах руководить подпольем — неизбежен провал, и Майор Юзеф решает перейти линию фронта, благо командир полка направил его в район Брянского леса, поближе к переднему краю. На станции Навля он встретил наших советских девушек — и вот он здесь…

— Вы в курсе дела, Юзеф, что делается на фронте? — спрашивает Богатырь. — Известно ли вам и вашим солдатам, что за эти считанные месяцы еще далеко не законченной зимней кампании Красная Армия освободила одиннадцать тысяч населенных пунктов, в том числе шестьдесят городов, и по сей день сохраняет в своих руках инициативу? Знают об этом ваши солдаты?

…Нет, далеко не все солдаты знают правду о фронте. Правду, от них скрывают. Вместо нее распространяют лживые сводки главной квартиры фюрера. Для того ж, чтобы правда не просочилась в армию от советских людей, а вместе с правдой о фронте и «вредные идеи», фашистское командование выработало «Двенадцать заповедей», определяющих отношение между оккупантами и населением.