За линией фронта - [46]

Меня пытались поймать, устроили очную ставку с престарелым сарептским немцем, но я хорошо помнил этих Шульцев, Вацев, Мейеров, я называл сарептские улицы, у меня был выговор немца-колониста и более чем достаточные знания истории колонизации: еще в университете я работал над темой о немецкой колонизации в России. Короче — выдержал экзамен, был обласкан самим Бернсом и получил вот эту бумажку.

Буровихин протягивает отношение, напечатанное на немецком языке. Оно адресовано коменданту Трубчевска. В нем «рейхсдейч Отто Шульц — Василий Буровихин» рекомендуется как человек, вполне достойный вести работу среди «туземцев».

— Выпустили меня на свободу, — продолжает Буровихин, — и предложили отправиться в Трубчевск, но я ушел в лес искать партизан, наткнулся на Григория Ивановича и по его указанию ходил в Суземку. Теперь готов выполнить любое ваше задание… Понимаю: никаких доказательств привести не могу, но я рассказал открыто и честно, ничего не утаив…

Долго совещаемся. Долго говорит Пашкевич с Буровихиным. Наконец, решаем: послать на разведку в Суземку Буровихина, Волчка и Кенину.

Расходимся под утро. Я останавливаю Егорина.

— У меня такое впечатление, будто вы нас знаете. Я не ошибся?

— Нет, не ошибся, комиссар, — улыбается Егорин. — Маленько знаем… Ну хотя бы, как вас Петро через болото переводил, когда вы сожгли тягачи в Страчево; как вы Зерново громили…

— Откуда же у вас эти сведения?

— То есть, как откуда? Нам по штату положено знать, что в районе делается. Иначе какой же мы подпольный райком?.. Да, чуть было не забыл. Имейте в виду: райком разрешил Иванченко перейти к вам. Вместе с Черняковым…

Наши разведчики возвращаются через день и докладывают, что ночью по суземским улицам ходят патрули, но квартиры коменданта и его друзей не охраняются. Адреса этих квартир точно установлены.

— Мы даже побывали в гостях у самого Леу, — заявляет Волчок. — Решили представиться: все-таки главное начальство. Пошли с Марией работы просить. Нас выгнали, конечно…

Еще раз посоветовавшись с Егориным, принимаем решение — завтра ночью небольшой группой пробраться в Суземку и выкрасть все суземское начальство.

*

Снова лунная морозная ночь, как недавно под Зерновом. Скрипит снег под полозьями. Суземка залита призрачным светом.

Оставляем сани на опушке. В городе тишина. Улицы кажутся безлюдными.

Останавливаемся около небольшого аккуратного особнячка. Выставив дозоры, стучим в окно.

Через минуту за дверью слышатся приглушенные, мягкие шаги.

— Кого надо? — раздается недовольный женский голос.

— Коменданта Леу.

— Ошиблись, Леу живет рядом, направо.

Зверем смотрю на Ваську. Он растерянно еще раз оглядывает дом и удивленно пожимает плечами.

— Точно, товарищ комиссар. Вот и водосточная труба с петушком.

На водосточной трубе красуется затейливый петух, вырезанный из жести, но все же Васька, очевидно, перепутал.

Подходим к соседнему дому. Это тоже особняк, но намного беднее. И водосточная труба самая обычная.

Опять стук, и опять минута томительного ожидания. На этот раз отвечает старческий мужской, голос:

— Леу живет в соседнем доме, слева. Туда и стучите.

Мы удивленно переглядываемся. Неужели из-за этой нелепой путаницы сорвется вся операция?

Снова идем к первому дому. Женщина за дверью отвечает сразу же — она явно поджидала нас, — но голос ее звучит повелительно и зло:

— Сказано вам — рядом Леу живет.. Ступайте прочь. Нечего будить людей по ночам.

Раздаются шаги. Женщина уходит в глубь дома. Что делать? Где же действительно живет Леу? Решаю снова отправиться ко второму дому: с мужчиной легче договориться.

На этот раз ждать приходится недолго. Шлепают туфли.

— Опять ко мне? — и в голосе за дверью еле скрываемое раздражение. — Как перед истинным богом говорю — рядом Леу живет. Вы сразу скажите, кто его требует, а то всю ночь на морозе протопчетесь. Боится он по ночам открывать.

Решительно иду обратно. Мой стук резко разносится в морозном воздухе. На сердитый женский оклик отвечаю:

— Офицеры из Севска. Если немедленно не откроете — вышибем дверь.

Три раза поворачивается ключ в замке. Скрипит засов, с трудом отодвигается задвижка, и, наконец, дверь открыта.

Через сени, где стоит женщина, быстро вхожу в первую комнату. Огня нет, но в лунном свете, врывающемся в окна, смутно виден мужчина в фашистской форме. Пока мы стучались, он успел одеться.

Вскидываю маузер.

— Руки вверх!

Богатырь включает электрический фонарик. Перед нами высокий плотный мужчина лет сорока. Редкие светлые волосы зачесаны на пробор. Руки медленно ползут кверху, будто они налиты свинцом.

— Выше, Леу! Выше! — требую я.

Поднятые руки дрожат мелкой трусливой дрожью.

— Мы партизаны… Ведите к Онцеву. Пароль и пропуск на сегодняшнюю ночь?

— Юнкерс… Крест.

— Собирайтесь.

Леу дрожащими руками накидывает шинель. Его выводят во двор. Мы с Пашкевичем на минуту задерживаемся. Прислонившись к печке, стоит жена Леу — дебелая рыхлая женщина с лицом белым как полотно.

— Слушайте меня внимательно, — говорит Пашкевич. — Если хотите жить, молчите как рыба. Ни звука, поняли?

Она молча кивает головой.

— Кажется, дошло, — обернувшись ко мне, улыбается Пашкевич. — Комендантша онемела. Пошли.